Букварь - Владимир Лорченков Страница 13

оттаял. Присел на корточки, и стал слушать. А профессор Дабижа объяснял, — как он

сам выразился, — сложившуюся ситуацию. В Греции, говорил он, эпохи Гомера люди

понимали, что любовь, — это взаимное притяжение двух душ.

— И все! — поднимал палец профессор.

Только две души. А уж в какой оболочке они существуют в этом бренном мире,

неважно. Потому союз мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, в Древней

Греции предосудительным не являлся. Более того. Мужчина с мальчиком, женщина — с

маленькой девочкой, мальчик с козочкой, мужчина со скульптурой…

— Ну, и, конечно, — закончил список Дабижа, скептически пожав плечами, -

мужчина с женщиной.

Ион слушал внимательно, и лицо его пылало. Ира, скромно склонив голову,

пощипывала траву под оградой, проволока на которой кое-где была размотана,

любителями покормить животных с рук.

— Греки понимали, — благовествовал профессор-антрополог, — что любовь есть

высшее притяжение. Да, плотским совокуплением единение душ постигается, но оно

не суть важно. Поэтому возлюбите того, кого вы любите, отбросив ложный стыд, мой

мальчик.

С тех пор профессор Дабижа и работник зоопарка Ион Галустяну не то, чтобы

сдружились, но довольно часто общались. И как-то даже парень привел своего мудрого

друга в восторг, дав новое определение любви. Любовно поглаживая челку Иры, Ион,

мечтательно глядя в небо, сказал:

— Любовь это как жизнь. Любовь это зебра. Чередование черных и белых полос.

После чего, подумав, уточнил:

— Чередование черных и белых полос на самой восхитительной в мире заднице.

Профессор про себя подумал, что Ион духовно очень вырос. И порадовался за парня,

но внучку, на всякий случай, в зоопарк приводить перестал. А страсть Иона стала так

велика, что ломала купол неба, который трещал и осыпался голубым стеклом на

асфальт рядом с багряными остатками сердца Иона. У вольера с зеброй Ирой он

проводил почти все свободное время, да и рабочее тоже.

— Я хочу тебя, — сказал он как-то Ире, — хочу так, что изнемогаю, и от томления

моего ноги слабеют. Только твое тело меня вылечит, любовь моя.

После чего, оглянувшись, взял морду зебры в руки и поцеловал ее в губы. К счастью,

Ира куснуть его не успела: и о поцелуе у Иона остались самые лучшие воспоминания.

Губы у Иры были мягкие, как ладонь матери, и окончательно свели парня с ума. Ион

после работы не положил ключи, как обычно, в будку сторожа, а спрятал в карман. И

вернулся в зоопарк вечером. У охранников это подозрений не вызвало: о том, что

работники зоопарка народ ретивый, и служат не за деньги, а из любви к животным,

знали все. Потому Ион, улыбнувшись знакомому сторожу, кивнул и стал спускаться к

вольеру Иры. Он думал, что, оказывается, два года любви сердце его пощадили: Ион

обнаружил, что оно есть, и колотится, как сорока, залетевшая в крытый вольер орлов.

Правда, у самого вольера Иры сердце и вправду остановилось. Навсегда. Ион увидел,

как на вытоптанной земле резвятся две зебры.

— Откуда… — прохрипел, а может, прошипел, Ион, — это…

— Радость, старик. Молодого самца купили, — радостно хлопнул его по спине

молодой ученый из секции млекопитающих, — жеребят, может, выведем! Два часа

назад из аэропорта красавца привезли!

Оба они знали, что зебры в зоопарках потомство дают крайне редко. Но ученый,

довольно улыбаясь, и гнусно подмигивая, сказал, что зебры вот уже три часа над этим

вопросом трудятся. Сейчас вот передышку небольшую взяли…

Ученый, напевая под нос, пошел к озеру, ловить рыбу для пеликанов. Ион стоял у

вольера еще два часа. А потом заплакал, последний раз взглянул в глаза Иры,

встряхнувшей головой, и кивнул сам себе. Потом повернулся и пошел вверх, часто

оглядываясь. Один раз, когда Ира всхрапнула, он едва было не побежал обратно, но

увидел, что она ластится к самцу, и тяжело вздохнул. Ясно было, что Ира о нем уже и

не вспоминает.

На следующий день Ион Галустяну перешел в секцию пресмыкающихся.