Солнце в рукаве - Марьяна Романова Страница 13

– Вы…

– Да, это я. Мы только что виделись. Так можно мне присесть? Кофе хочется.

– Садитесь, конечно. – Пожав плечами, Надя приняла независимый вид.

Этот «независимый вид» (который бабушка называла менее интеллигентно – «рожа протокольная») был ее слабым местом. Как только в радиусе пяти метров появлялся привлекательный мужчина, Надя становилась скульптурой Мухиной – решительной, суровой и тяжеловесной. Ее губы сжимались в нитку, как у старухи, стеклянисто мертвел взгляд, она начинала казаться неумной и злой. А на самом деле просто стеснялась.

– Надо же, я только что подумал о вас. И вдруг вижу – вы сидите. У меня так часто бывает. Наверное, я экстрасенс.

«Есть более подходящее слово, тоже бабушкино, – “пиздобол”», – подумала Надя.

Но вслух пришлось спросить:

– И что же вы обо мне подумали?

– Посмотрел на вас, и пришла в голову известная фраза: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду».

– Хочется верить, что я не такая истеричная, как та графиня.

– К тому же вы более хороши, чем Софья Андреевна, – мягко улыбнулся незваный гость.

И попросил у подоспевшего официанта двойной латте. Он держался так естественно, как будто бы был тысячу лет знаком с Надей, как будто бы они нарочно договорились встретиться за этим столиком – вот сейчас дождутся кофе, а потом привычно обсудят штрихи своей жизни – от фатальных перемен до никчемных бытовых зарисовок.

– Марианна – моя лучшая подруга, – зачем-то сочла нужным сказать Надя.

Но получила в ответ взгляд, заставивший почувствовать себя городской сумасшедшей.

– Я и так понял. Причем она совершенно точно старинная подруга, родом из детства.

– Почему это вы так решили?

– Уж слишком вы разные для того, чтобы сблизиться в сознательном возрасте. А я – психолог. Вот. – Он протянул визитную карточку, на плотной сероватой бумаге – логотип Центра психологической поддержки и имя – Борис Сопиков.

– Очень приятно. Надежда.

– Может быть, на «ты»?

– Только если вы не собираетесь предложить мне психологическую поддержку.

– А что, это было бы обидно? – рассмеялся Борис.

– Обидно то, что моей лучшей подруге предлагают постель, а мне – психологическую помощь.

Запиликал мобильный. В окошке мерцало Марианнино имя – то ли обостренное шестое чувство хищницы подсказало, что за спиной ее в данный момент происходит нечто, не вписывающееся в рамки дружбы, то ли – просто заволновалась, что Надя одна обедать ушла. Вообще-то им строго-настрого запрещалось обедать вместе – кто-то всегда должен был дежурить в бутике. Но Марианна правила часто игнорировала. «Ничего страшного, подождут полчаса!» – рассуждала она. Надя набрала эсэмэску – «потом!» – и отключилась.

– Надя, откуда же ты знаешь, что я предложил ей переспать? – Брови нового знакомого взлетели вверх, как у пластилиновой куклы из мультфильма.

– Может быть, я тоже психолог, – улыбнулась она. – Только без визитной карточки… А на самом деле, если ты ищешь приключений, предлагаю и правда переключиться на нее.

– То есть в вашей паре она ищет приключений, а ты – стабильности?

– Нет. В нашей паре я замужем и жду ребенка. – Надя сказала это и покраснела.

Подумалось: «Все-таки я не умею этого. С мужиками общаться. Не умею вообще, несмотря на два брака за плечами. Вот Марианна бы сейчас парировала. Смутила бы его, загнала в угол, вызвала на поединок. Почему так? Одним дано, а вторым – сколько бы книг ни прочесть – никогда?»

Если Борис и удивился, то виду не подал.

– Наверное, ты не поверишь, но мне просто любопытны люди. Я часто знакомлюсь. Это не значит, что я маньяк или что-то вроде того.

Волосы Марианны – холеные, огненные. Ее смех, ее приглушенный вибрирующий голос, ее взгляд. «Просто знакомлюсь», конечно.

– Ты оставишь мне номер?

– Какой номер? – не сразу поняла она.

– Номер твоей кредитной карточки… – улыбнулся он. – Ну Надя, телефонный конечно же.

– Зачем? Я буду подопытным кроликом для какой-нибудь диссертации?

– Господи, ты невыносима. – Улыбка Бориса была обезоруживающей и без какого-либо подтекста; простая честная улыбка Христа. – Ты мне понравилась. И я прошу телефонный номер. Я представился. Оставил рабочий и мобильный телефон. Моя фамилия легко пробивается в «Гугле».

– Но…

– Да, ты ясно дала понять, что замужем и ждешь ребенка. Но почему я не могу встретиться с тобой за кофе… скажем, в среду, часов в шесть вечера? Или ты воспитывалась в мусульманской семье?

«Я считаю, что три с половиной минуты совместного кофепития – недостаточно, чтобы заинтересоваться человеком всерьез. Я считаю себя не той женщиной, которая может вызвать интерес с первого взгляда. Я считаю, что он хорош собой и может получить любую, и в этом свете его внимание ко мне кажется особенно подозрительным», – подумала Надя.

Но вслух сказала:

– Да, я свободна вечером в среду.

В последние месяцы Надина интимная жизнь представляла собою пустыню Сахару, с сухими горячими ветрами, колючими перекати-поле, белым, будто бы застиранным, небом и волшебными дворцами на горизонте – но как только сделаешь шаг вперед, белокаменные стены рассыплются в прах.

Медовый дракон, распустившийся в ее животе, давно сложил волшебные перепончатые крылья. С годами их с Данилой близость стала похожа не на страстное танго, а на совместное поедание немного остывшей каши. Надя и сама не заметила, как это произошло. Она уставала на работе – весь день на каблуках – и злилась, когда обнаруживала его дома, розового, выспавшегося, с ноутбуком на коленях. Иногда она не понимала, что делает рядом с этим хроническим лентяем и слабохарактерным бездельником, у которого ветер в голове. А потом ловила себя на мысли, что этот самый ветер – и есть волшебная дудочка, на зов которой она годами идет вслепую. Она, Надя, слишком земная. Чужой ветер ее одурманивает, тревожит, заставляет удивленно поднять лицо, близоруко прищуриться и полететь над серым городом, широко раскинув руки. Ветер ускользает, дразнит, а она пытается его поймать, сомкнуть ладони на его прозрачном запястье. Для кого-то любовь – стабильность, а для нее – погоня за призраком. И почему так получилось – не разберешь. Не ходить же к психотерапевту, как все эти напыщенные дамочки, которым так отчаянно и зло завидует Марианна.

Иногда Данила не прикасался к ней неделями.

Минувшим вечером она собралась с духом пожаловаться вслух, а он вдруг испугался так, словно его попросили переспать с полуразложившимся трупом. У него брезгливо дернулся подбородок, а во взгляд словно добавили желатин, и он стал студенистым и мутноватым. Просунув вялую руку под ее свободную блузу, Данила несколько раз сжал Надину левую грудь – эротизма в этом движении было не больше, чем в плановом осмотре у маммолога. Она, конечно, почувствовала себя уязвленной, руку оттолкнула, заплакала даже. Он утешал – вроде бы искренне. Тормошил ее, перебирал ее волосы, заварил мятный чай. Надя успокоилась, но не развеселилась.