Рождество под кипарисами - Лейла Слимани Страница 13

– Уважаемые пассажиры, мы просим извинения, но двигатели оказались недостаточно мощными, а крылья требуют небольшого ремонта. Сегодня наш рейс отменяется, вам придется добираться в пункт назначения на автомобиле. Но вы можете рассчитывать на вашего опытного пилота: обещаем, через несколько дней наш полет состоится!

Аиша прекрасно знала, что машина не может летать, и тем не менее много лет подряд при каждом приближении к крутому подъему дороги у нее бешено колотилось сердце, и она думала: «А что, если сегодня?» Хотя нечто подобное представлялось крайне маловероятным, Аиша все же подсознательно надеялась, что пикап, распоров облака, унесет их в новые места, где они будут хохотать как ненормальные, смогут по-иному взглянуть на свой холм, отрезанный от всего мира.

* * *

Аиша ненавидела их дом. Она унаследовала чувствительность матери, и Амин сделал вывод, что все женщины одинаковы – пугливы и впечатлительны. Аиша боялась всего. Совы, жившей в кроне дерева авокадо и предвещавшей, по словам работников, чью-то скорую смерть. Шакалов, чей заунывный вой не давал ей спать, бродячих собак с торчащими ребрами и воспаленными сосками. Отец предупредил ее: «Когда идешь гулять, бери с собой камни». Она сомневалась, что сумеет защитить себя, отбиться от этих свирепых животных. Тем не менее исправно наполняла карманы камнями, которые при каждом ее шаге громко стукались друг о друга.

Больше всего Аиша боялась темноты. Густой, бесконечной, непроглядной тьмы, окружавшей ферму ее родителей. По вечерам, когда мать забирала ее из школы и выезжала на сельскую дорогу, огни города удалялись, и их двоих поглощал непроницаемый опасный мир. Машина въезжала в непроглядный мрак, словно они углублялись в пещеру или тонули в зыбучих песках. В безлунные ночи неразличимы были даже могучие силуэты кипарисов и очертания стогов сена. Мгла стирала все. Аиша задерживала дыхание. Она читала «Отче наш» и «Аве Мария». Думала об Иисусе, прошедшем через ужасные страдания, и повторяла: «Я бы так не смогла».

В доме горел унылый и слабый мигающий свет, и Аиша постоянно боялась, что отключится электричество. Ей нередко случалось идти по коридору вслепую, ощупывая ладонями стены, обливаясь слезами и крича: «Мама! Ты где?» Матильда тоже мечтала о ярком свете и пилила мужа. Как Аише делать уроки? Она портит себе глаза над тетрадками! Как Селиму бегать и играть? Он постоянно трясется от страха! Амин решился на покупку генератора, чтобы заряжать аккумуляторы, а также качать воду для скота и полива посевов в дальнем конце фермы. Пока его не было дома, аккумуляторы довольно скоро разряжались, и свет ламп зловеще тускнел. Тогда Матильда зажигала свечи и делала вид, будто такое освещение кажется ей красивым и романтичным. Она рассказывала Аише истории о герцогах и маркизах, о великолепных дворцах и балах. Она смеялась, но на самом деле вспоминала о войне, о затемнении, о том, как проклинала свой народ, проклинала свою жизнь, полную лишений, семнадцать лет, прошедшие впустую. Дом на холме отапливали углем, на нем же готовили еду, и от этого одежда Аиши пропиталась запахом сажи, вызывавшим у нее приступы тошноты, а у ее одноклассниц – приступы веселья. «Аиша пахнет копченым мясом! – кричали школьницы во дворе. – Аиша живет как горцы в своих домишках».

В западном крыле дома Амин устроил себе кабинет. Он назвал его своей лабораторией и прикрепил к стенам картинки, названия которых Аиша знала наизусть. «О выращивании цитрусовых», «Обрезка виноградной лозы», «Ботанический практикум по земледелию в тропическом климате». Смысла этих черно-белых иллюстраций она не понимала и считала, что ее отец – своего рода волшебник, способный влиять на законы природы, разговаривать с растениями и животными. Однажды, когда она ночью закричала, испугавшись темноты, Амин поднял ее, посадил себе на плечи, они вышли в сад. Ей даже не видны были носки его ботинок, такая стояла тьма. Холодный ветер задирал подол ее ночной рубашки. Амин достал из кармана какой-то предмет и протянул его Аише:

– Это карманный фонарик. Посвети им вверх и попытайся попасть лучом в глаза птицам. Если сумеешь, они так напугаются, что замрут в воздухе, и ты сможешь поймать их рукой.

В другой раз он пригласил дочку пойти с ним в примыкающий к дому декоративный садик, который разбил для Матильды. Там росли молодая сирень, куст рододендрона и жакаранда, которая еще ни разу не цвела. Под окном гостиной раскинулось дерево с корявыми ветками, сгибавшимися под тяжестью апельсинов. В руке с черными полосками земли под ногтями Амин держал ветку лимона, он вытянул палец и показал Аише две сформировавшиеся на ней почки. Острым ножом сделал глубокую насечку на стволе апельсинового дерева.

– А вот теперь смотри внимательно, – произнес он и осторожно вставил косо срезанный конец ветки лимона в щель на стволе апельсина. – Сейчас скажу работнику, чтобы замазал разрез смолой и обвязал веревкой. Тебе останется только выбрать имя этому странному дереву.

* * *

Сестра Мари-Соланж любила Аишу. Она была очарована этим ребенком, на которого втайне возлагала честолюбивые надежды. Малышка была склонна к мистике, и если директриса видела в этом первые признаки истерии, то сестра Мари-Соланж, напротив, определяла божественное призвание. Каждое утро перед уроками ученицы отправлялись в часовню, к которой вела посыпанная гравием дорожка. Аиша часто опаздывала, но стоило ей войти в ворота школы, и она уже не отрывала взгляда от дома Божьего. Она шла туда с такой целеустремленностью и решительностью, что это казалось странным, особенно в ее возрасте. Порой, не дойдя нескольких метров до порога часовни, она становилась на колени и с безмятежным лицом двигалась вперед, скрестив руки на груди и обдирая кожу об острые камни. Когда она попадалась на глаза директрисе, та рывком поднимала ее:

– Мадемуазель, мне не по вкусу ваше показное благочестие. Господь умеет распознавать искренность.

Аиша любила Господа и сказала об этом сестре Мари-Соланж. Она любила Иисуса Христа, который встречал ее, нагой, когда она выходила в ледяное утро. Ей сказали, что страдание приближает человека к небесам. Она поверила.

Однажды утром в конце мессы Аиша упала в обморок. Она не смогла произнести последние слова молитвы. Она дрожала от холода, стоя в стылой часовне в поношенном свитере на костлявых плечах. Ее не согрели ни пение, ни запах ладана, ни звучный голос сестры Мари-Соланж. Ее лицо побелело, глаза закатились, и она упала на каменный пол. Сестре Мари-Соланж пришлось нести ее на руках. Эта сцена привела школьниц в раздражение. Они говорили, что Аиша притвора, что она фальшивая святая, а в будущем станет бесноватой прорицательницей.

Ее уложили в маленькой комнатке, служившей медицинским пунктом. Сестра Мари-Соланж поцеловала ее в щеки и в лоб. По правде говоря, здоровье малышки ее не беспокоило. Этот обморок означал, что между тщедушным тельцем девочки и телом Христа установился диалог, ни смысла, ни красоты которого Аиша пока не осознавала. Девочка шумно выхлебала теплую воду, а сахар, который сестра велела ей пососать, оттолкнула. Она заявила, что не заслуживает такого лакомства. Сестра Мари-Соланж настояла на своем, Аиша высунула острый язычок, потом с хрустом разгрызла сахар.