Арысь-поле - Анна Ривелотэ Страница 13

Советник сухо раскланялся с Томом, уводя дочь. Фликке оглядывалась торопливо, коротко, словно она и Том были сообщниками, совершившими преступление, а теперь она попалась и ее одну уводил конвой. «Не предам» — прочитал Том на ее почти детском лице и почувствовал, как подступают слезы умиления и страха. Такие, какие прежде вызывала только Зайка.

«Фликке, Флик-ке!» — ликовало его сердце, когда он возвращался домой. «Наконец-то я нашел тебя, девочка», — думал Том, позабыв, что искал Гольду. Домой он, впрочем, не попал: дошел почти до порога и вдруг зашагал обратно, свернул к реке, захотел спуститься к самой воде, поскользнулся на маслянистой весенней грязи, упал всем фраком в глину и засмеялся, зарыдал, захохотал как безумный. Закурил, не вставая, и долго лежал, глядя в ясное небо, продрогший, счастливый и одинокий, одинокий, как бог.

Малеста томилась тягостным ожиданием. Она выдумывала тысячи причин, по которым Том мог задержаться, и одну за другой их отвергала. Малеста презирала паникеров и оттого ничего не предпринимала. В самом деле, если бы ее отец исчез так же необъяснимо, как мать, это было бы уже слишком.

Том все не шел. Он знал, что Зайка переживает, но с присущим всем влюбленным эгоизмом полагал, что ее тревога пренебрежимо мала по сравнению с тем, что чувствует он сам. Лейтмотивом в каскаде его чувств был восторг пса, унюхавшего загулявшую суку. Почти год он не был близок с женщиной и теперь изнывал от желания, как подросток, насмотревшийся фривольных открыток. Только к полудню дополз он до дома, мокрый и грязный, под сочувствующими взглядами соседей, решивших, что бедняга Паттерсон с тоски по жене ударился в запой.

Малеста встретила Тома молча, как полагается мудрой и кроткой дочери, сняла с него испорченный фрак и раскисшие лаковые штиблеты. Отец был совершенно трезв и не менее совершенно измотан, однако глаза его горели, и вместо того чтобы поесть и лечь спать, он переоделся, схватил початую бутылку вина и снова выскочил за порог. Малеста почувствовала себя оскорбленной, не получив объяснений, но Том не смог бы ей дать их, даже если бы захотел. Он сам не знал, куда и зачем направляется.

Весь день его носило по городу. Он заходил и в кабаки, и в храмы — те и другие были пусты, — но, не в силах оставаться на одном месте, шел дальше. Том озирался в магазинах готового платья, табачных лавках, кондитерских и галантерейных отделах так, словно у него отшибло память и он не мог понять, для чего служат продающиеся там предметы. Том бесслезно, беззвучно плакал о Фликке, потому что, пока он слонялся по улицам, время ее жизни проходило без него. Она спала, вытянув сладко ноющие ноги, под кружевным пологом девичьей постели, и ее ничуть не расстраивало, что родители посадили ее под домашний арест на восемь суток. Она просыпалась, потягивалась, чистила зубы лавандовой пастой, ела черствый хлеб и пила воду, сидела над молитвенником, не раскрывая его, и с ее лица не сходила блаженная улыбка. Все это Том хотел разделить с ней, весь этот бессмысленно долгий день, все последующие дни и ночи ее жизни. Немудрено, что в сумерках он оказался в квартале у озера.

Дом Нюквистов он нашел сразу же. Никакие совпадения в мире уже не могли бы его удивить: Том был уверен, что сама рука судьбы ведет его по мощеной дорожке между голыми кустами живой изгороди. Продираясь сквозь них, он сильно оцарапал ладонь. Вечерняя прохлада превратилась в ощутимый холод, весенний ветерок — в пронизывающий сырой ветер. Том стоял на внушительного размера лужайке перед домом, окна которого горели уютным желтым светом. Что делать дальше, он не имел ни малейшего представления. Позвонить в дверь? Начать свистеть, выкликая возлюбленную? Влезть по водосточной трубе на второй этаж и обойти дом по карнизу, заглядывая в окна, как вор? Свернуться калачиком на крыльце и тихонько завыть от бессилия?

Вдруг на ум ему пришла мысль, которую он за последние сутки ни разу не удосужился подумать. Что, если Фликке не хочет его? Что, если, покинув ратушу, она и думать забыла о незадачливом кавалере, даже не сумевшем произвести хоть сколько-нибудь приятное впечатление на ее отца? От этой мысли Том оцепенел. «Старый я дурак», — подумал Том. Он вспомнил о Малесте, с которой так неблагодарно поступил, и уже почти раскаялся, что позволил себе эту страсть — как будто в его силах было не позволить. Том готов был уйти; не хотелось только снова лезть через кусты. Он медлил, размышляя, не стоит ли дойти до ворот и попробовать перебраться через них. «Надо взять себя в руки, — подумал Том. — Моя старая жизнь все еще при мне, я еще не успел наломать дров, ничего не разрушил, всего могу избежать».

Тем временем Фликке в благословенном отчаянии влюбленного сердца решилась на побег. Перед нею открылась пропасть любовного вдохновения, и Фликке смело шагнула в бездну, предвкушая, как бесперые, бестелесные ангелы, сотканные из света небесного, тут же подхватят ее и понесут невредимо. Каждый, кто любит впервые, уповает на них.

Девочка решила, что не возьмет с собою из родительского дома ничего, уйдет налегке, без единой монеты, без смены белья. Там, куда повлекут ее светоносные птицы, она найдет все, что ей необходимо: любовь Тома, легкий и прочный кокон, который защитит ее от невзгоды и смерти. Фликке надела пальто поверх ночной рубашки и туфли, в которых танцевала на балу. Туфли были ее талисманом, туфли должны были привести ее к Тому, где бы он ни был. Надела бы и платье, но оно было конфисковано матушкой и заперто в чулане. Фликке в последний раз окинула взглядом свою комнату. Комната была чужая, ничто в ней было не мило, не близко, не дорого сердцу. Убедившись в этом, девочка легко распахнула окно и вспрыгнула на подоконник.

Изумлению Тома не было предела. В раскрытом окне увидел он силуэт Фликке, и прежде чем Том хоть что-то сообразил, силуэт исчез. Девочка не спланировала вниз бесшумно, как чайка, не опустилась плавно, как русалка в морской пучине, окруженная ореолом развевающихся волос. Она рухнула на взрытую клумбу и пребольно подвернула ногу. В сумерках Том едва мог разглядеть ее, зато ей самой превосходно было видно Тома, шагающего к ней через прямоугольники света, льющегося из окон. Не успела Фликке порадоваться тому, что он так скоро ее нашел, как где-то совсем рядом послышались тихий рык, оборвавшийся коротким стоном, и шумное звериное дыхание.

Из темного ниоткуда за спиной Тома длинным и ловким скачком вылетело странное существо, вроде тонконогого пса или высокой лисицы; вокруг холки и боков его полоскалась не то ткань, не то лоскуты кожи. Омерзительное и грозное, оно целилось в шею человека, спешащего на помощь Фликке, а человек, знала девочка, даже не мог его слышать. Крик Фликке был бы напрасен; без участия мысли рука ее выхватила из кармана горсть заговоренной соли и изо всех сил швырнула в зверя.

Зверь успел задеть лапой плечо Тома; Том не удержался на ногах и упал.

Арысь-поле взвизгнула тонко, почти по-девичьи, и в ту же секунду ее объяло темное, красноватое пламя. Поднимаясь с колен, Том видел, как перед самыми его глазами разогнулись в последнем прыжке шерстяные ноги. Пылающая лисица подмяла под себя ребенка, нет, обняла его, прижала к сердцу всеми четырьмя лапами, и огненным клубком они покатились с клумбы, дальше по лужайке, по склону в сторону озера. Том бежал вслед, бесполезно размахивая руками. Он догнал лишь клочья черного пепла, поднявшегося в воздух; дразня и танцуя, они летали у его лица.