Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер Страница 13

Они были не самой обычной парой – старший сын советских иммигрантов-технарей и старшая дочь хиппаря, который в 1960-е руководил студенческими протестами в Дрейковском университете, потом выучился на раввина, вернулся в Айову и стал духовным наставником пестрой конгрегации в университетском городке посреди прерий и кукурузных полей. Сам Арт хоть и сделал обрезание через пять лет после приезда в Америку, но при этом сторонился внешних проявлений еврейства, и это было не только печатью его советского прошлого.

Когда-то, еще в ленинградской жизни, Арт звался Артемом, а мама называла его Тема или Темочка. Дочь смоленского еврея и русской крестьянки из Псковской губернии, она тянулась к своей русской половинке, хоть сама вышла за еврея, сокурсника по Лесотехнической академии. Она сердцем любила и хранила те деревенские воспоминания и традиции, которые в детстве унаследовала от матери и ее деревенской родни.

«Айли-Лили» было изобретением Арта, прозвищем с корнями в городе Индианаполис. Родители Арта, инженеры-химики, до отказа работали в ленинградских научно-исследовательских институтах. А вот в компании «Илай Лилли» в Индианаполисе они получили свою первую американскую работу. Кроме «Айли-Лили», Арт иногда называл свою жену просто «Айлз», имея в виду «Бритиш айлз» – Британские острова. На бирже он покупал и продавал сырье и полезные ископаемые, а для удовольствия перелицовывал старые шутки, и Айлин со временем научилась выносить не только его жизнь трейдера, но и его утомительные каламбуры. «I lean, you lean, we all lean», – твердил Арт, когда они занимались любовью – в том смысле, что «я лежу, ты лежишь, мы…». Это было для него естественным оживлением омертвелой шутки из чеховского рассказа («яидупоковрутыидешь…» и т. д.). Он многое успел переделать за двадцать с хвостиком лет американской жизни, включая собственное имя. «Арт – это что, сокращенное Артур?» – спрашивали его. «Арт – это просто art», – отвечал он. Но, перелицевав собственное «я», Арт почему-то не желал расстаться с другими атрибутами детства и юности, среди которых были русские бранные слова и выражения, которые он любил переводить на английский и употреблять в приличном обществе. Мать Айлин всякий раз вздрагивала и закатывала глаза, когда он на семейных сборищах нарочно употреблял русский мат в английском переводе. И только отец Айлин с радостью взирал на своего русского зятя, пряча лучезарную улыбку в рыжей авраамовой бороде.

Арту было под сорок, а Айлин тем летом – летом ее беременности – исполнилось тридцать пять. Они познакомились в Нью-Йорке, где Айлин преподавала общественные науки в дорогой частной школе. Через год после свадьбы они купили и отремонтированный тюдоровский особняк в городке Мэйплвуд в Нью-Джерси. Особняк был расположен рядом с Мейн-стрит, в двух шагах от игрушечной железнодорожной станции и роскошного книжного магазина, которым их городок славился на всю округу. Нельзя сказать, что юношей-иммигрантом Арт мечтал о карьере трейдера, пусть даже преуспевающего, но жизнь сама всем распорядилась. В отличие от многих нью-йоркцев его возраста и советского происхождения, Арт не культивировал свою русскость и женился на урожденной американке, пусть и с российскими корнями. По-русски он говорил в основном с отцом, и ему не раз приходилось слышать от тех эмигрантов, которые Chemical Bank называют «Химическим банком», что у него заметный американский акцент, ну если не акцент, то уж точно какая-то нерусская интонация. У него не было ни малейшего желания возить Айлин в Россию или обучать ее азам родного языка. Это все было за кормой. «Я уже не живу той жизнью», – считал Арт. Багаж иммигранта остался там, где ему самое место, – в багажном отделении прошлого.

По дороге в Виртсу, откуда отплывал паром на Сааремаа, Арт и Айлин пару раз останавливались, чтобы передохнуть. Из-за беременности Айлин все время хотела пить. Арт приносил ей воду или чай и радовался, что все «в норме».

– Раньше молодым матерям говорили: «Матка спокойная», – сказал ему по телефону отец накануне перелета в Европу. И захохотал в трубку. – Целуй давай Айлин от нас всех.

Во время второго передыха Арт повел жену в лес, чтобы показать ей кочки с мелкими чернильно-голубыми черничинами, а также ягоды на длинных стебельках, которые он называл костяникой.

– Stone berry… каменная ягода, – объяснил он Айлин, вдруг засомневавшись в достоверности своего дословного перевода. – Это все ягоды моего детства.

– А у меня нет ягод моего детства, – задумчиво произнесла Айлин.

– Хочешь прилечь отдохнуть? – Арт бросил на землю куртку.

– Терпкие, – сказала Айлин, сорвав губами ягоду со стебелька.

– А вон там, у обочины, кусты малины. Благословенные места, как мама моя говорила про леса за нашей бывшей дачей.

Через несколько минут быстрой езды однорядная дорога вдруг резко раздвинулась в обе стороны. Будто ночная тень ветки, пригнутой к воде порывом ветра, мимолетная тревога промелькнула по лицу Айлин.

– Могу поспорить, здесь раньше была взлетная полоса для военных самолетов, – сказал Арт.

– В путеводителе сказано, что остров Сааремаа был закрытой зоной даже для самих эстонцев – близко к Швеции.

– Веришь ли, я сам здесь себя чувствую туристом, – усмехнулся Арт. – Хоть и вырос в Союзе.

Летом многие из друзей его родителей увозили детей на балтийские курорты – в Пярну, в Юрмалу, в Палангу. А они всегда отдыхали под Ленинградом. Только один раз, когда Арт был в восьмом классе, они втроем отправились на теплоходе по Волге и зверски отравились. Когда Арту исполнилось три года, они получили в наследство дачу на Карельском перешейке. Не дачу, а дачку, неотапливаемый коттеджик на участке в шесть соток счастья, какие в Америке называют «почтовой маркой». И на этой дачке родители Арта проводили летний отпуск. Арта сначала отправляли в лагерь, а потом он целый месяц болтался с родителями. Его мама, в сердце которой пульсировала крестьянская кровь, возилась на огороде с мая по сентябрь. Огород особенно их поддерживал, когда они попали в отказ и родители уже не получали зарплату научных сотрудников.

Когда Арта пригласили выступить на встрече Балтийско-Скандинавского форума по природным ресурсам, его первой мыслью было: «Что я забыл в Эстонии?» Все их родные с литовской стороны были убиты в первые месяцы оккупации, за исключением матери отца, которая еще в юности оставила родительский дом и перебралась в Ленинград. Вовсе не Эстония, а Литва с местечками, где столетиями жили его предки и где теперь в сырой земле лежали их останки. Конечно, Арт выбрал бы Литву для первой поездки в Прибалтику. Хотя, собственно, и Литва не входила в десятку желанных поездок. Дома, когда Арт намекнул на поездку в Эстонию, Айлин настолько оживилась, что пришлось обдумать приглашение всерьез. Он быстренько изучил информацию о форуме и узнал, что встречи проходят по очереди в балтийских и скандинавских странах и что финансирование в основном идет от богатой нефтью Норвегии. Гонорар за выступление предложили не огромный, но и не оскорбительно низкий, а вот «сопровождающим лицам» посулили культурную программу. Арт хотел удостовериться, что беременной Айлин будет не тяжело лететь, и организаторы форума нашли им очень удобный маршрут из Ньюарка через Амстердам в Таллин, где проходили заседания в первые два дня. Потом всем участникам и гостям был обещан уик-энд в Пярну, курортной столице Эстонии. Организаторы вызвались отправить их из Пярну обратно в Таллинский аэропорт лимузином, но Айлин хотела остаться подольше и съездить на Сааремаа. Они забронировали на острове гостиницу, а оттуда собирались поехать на арендованной машине прямо в Таллинский аэропорт на следующий день. Вот так они и оказались в тот облачный день в конце июля на верхней палубе парома на Сааремаа.