Река слез - Самия Шарифф Страница 13

Вот я с дочерьми в который раз сажусь в самолет, следующий из Парижа в Алжир. Я лечу туда навестить своего сына Амира, похищенного у меня собственной матерью. Именно похищенного. Это очень подходящий термин.

Все эти воспоминания против моей воли сменяли друг друга в моей голове.

Какой же я была наивной! Как долго я питала иллюзии, что изгнала прошлое, жестокость которого невозможно передать словами. Но оно никуда не делось, а снова и снова напоминало о себе, вездесущее и всесильное.

Подруги убеждали меня, что написание книги станет для меня катарсисом и освободит наконец от кошмаров прошлого. Конечно, нельзя отрицать, что, рассказав о нем, детально проанализировав случившееся со мной, я не испытала облегчение. Но слова о прошлом не уничтожили воспоминаний. Книга не сделала меня свободной. И тоска, утихшая на время, снова охватывала меня, когда возникали сложности.

И писательство в этом случае оказалось не очень действенной терапией.

Бывают моменты, когда я злюсь на весь мир. Единственная возможность все забыть – это заболеть амнезией. Или подвергнуться промыванию мозгов, а еще лучше – лоботомии. С другой стороны, я не вполне уверена, что хочу все забыть. Каким бы он ни был, но это мой путь, моя жизнь. Кроме прошлого у меня есть настоящее и будущее. Но прошлое оставило в моем сознании неизгладимый след, и благодаря ему я умею ценить то, что имею теперь.

Сегодня я прекрасно понимаю, что получила шанс стать одной из тех женщин, которые спаслись от беды, изменив и себя, и свою судьбу. Так хочется, чтобы такой шанс получили все женщины в мире, которые жили и продолжают жить среди подобного ужаса!

Надо, конечно, признать, что не каждый сможет воспользоваться обстоятельствами. Меня считали самой ненормальной, когда я вынашивала планы по освобождению, и сегодня я благодарна Господу, ниспославшему мне такую, казалось бы, безумную идею.

* * *

Самолет еще не поднялся в воздух, а воспоминания сменяли одно другое. Я удивлялась, что, несмотря на постоянные издевательства в течение долгих недель, проведенных в черной и сырой кладовой, мои дочери и я смогли сохранить физическое и психическое здоровье. Тогда мы бегали по выложенному плиткой полу вокруг низенького столика, чтобы размять ноги и не сойти с ума. Мои родители – бабка и дед моих дочек – не останавливались ни перед чем, чтобы вырвать у меня согласие вернуться к мужу, который буквально растоптал мою душу. Они прибегали к жестоким методам, чтобы убедить меня опуститься на колени перед этим ничтожеством, бесчеловечным подонком, мерзким существом.

Я не совсем понимаю, как смогла вынести эти издевательства, воспоминания о которых живы во мне. Взять хотя бы этот случай с заточением. Не понимаю, как я смогла выдержать отчаянные взгляды моих бедных дочек, столкнувшихся с человеческой жестокостью, которую олицетворяли для них дед и бабка.

Именно этот эпизод так подействовал на Нору, что она под впечатлением случившегося создала свою версию нашей общей истории. Словно в музыкальной партитуре, тайны Норы и мое повествование сливались в единое целое. Ее партия говорила о глубине душевной травмы ребенка, который страдал больше, чем я могла это представить. Из ее истории я узнала то, что до сих пор оставалось для меня тайной.

Когда открылись неизвестные мне подробности, особенно о посягательствах отца, мое страдание стало невыносимым. Сердце замерло. Вопросы без ответов продолжали терзать меня по ночам, не давая заснуть. Как я, находясь рядом, могла ничего не слышать, не знать, что мой ребенок искалечен? Как жить после таких признаний?

Неужели я была глуха к ее молчаливым воплям оттого, что зациклилась на своем несчастье? Или потому, что была поглощена разработкой плана побега, не замечая, что у меня под носом разворачивается настоящая драма?

Когда он следовал за дочерью в ванную комнату под предлогом, что хочет потереть ей спинку, я говорила себе: «Он жесток со мной, но, по крайней мере, правильно ведет себя с дочерьми». Мысль, что он не наказывает их, не набрасывается на них с кулаками, служила мне утешением. О боже, какое простодушие!

По вечерам моя малышка молча рыдала в руках отца-извращенца. Сможешь ли ты меня простить, дорогая Нора, за то, что я не заметила, как ты несчастна, не услышала твоего приглушенного плача, потому что слышала только свой? Прости за то, что считала, будто страдаю только я одна, ни на миг не допуская, что ты тоже можешь страдать. Возможно, даже больше, чем я. Прости, мое дитя, за то, что не охраняла твою спальню каждую ночь, как ты охраняла мою, готовая прийти на помощь после первого же моего крика. Прости свою мать, крошка, за то, что она не смогла ни защитить тебя, ни отомстить за твои страдания этому злобному существу.

Как человек может быть настолько жестоким? Было ли это в нем заложено изначально или он стал таким со временем? Каким образом отец, предназначением которого является защита своего потомства, может сам стать опасен для него? Никогда я этого не пойму. Никогда.

А смогу ли я простить своих родителей? Несмотря на все то зло, которое они мне причинили, я никогда по-настоящему их не ненавидела. Когда я жила под гнетом мужа, в моей душе не было места ненависти по отношению к ним, потому что меня переполняло желание выбраться из ада, избавить моих детей от его пагубного влияния. Только эта цель была важна для меня. Прежде всего благополучие детей, потом мое, а все остальное – как получится.

Какой пройден путь! Между моей семейной тюрьмой и перелетом в страну мечтаний лежит целая вечность. Никто не следит за мной, и, несмотря на наличие собственных демонов, я не перестану радоваться представившейся возможности.

Случайный попутчик

Самолет еще стоял возле посадочного терминала, и заходившие в салон пассажиры старались поудобнее устроиться на отведенном им ограниченном пространстве. Предстоял долгий перелет, времени будет достаточно, чтобы и помечтать, и побороться со своими демонами. В Париже мне придется сделать пересадку в том аэропорту, который сыграл в судьбе моих детей особую роль, – эта история достойна самого душераздирающего триллера.

Воспоминания заполонили мое сознание, а лицо, должно быть, изменило цвет, потому что человек лет сорока, сидевший рядом, который, возможно, также летел в Египет, обеспокоенно спросил:

– С вами все в порядке, мадам?

– Все хорошо. Спасибо.

Отвернувшись к иллюминатору, я старалась справиться с волнением. «Да успокойся ты, в самом деле. Ты путешествуешь, Самия. По своей воле. Рядом с тобой симпатичный мужчина. Будь любезна и отвечай, как положено».

Но как забыть тот октябрьский день 2001 года, когда я шла по переходам аэропорта «Шарль де Голль», ощущая, как внутри все сжимается от страха? Будущее моих детей зависело от одного человека, незнакомого, человека из другой жизни, от его способности заметить, что наши документы фальшивые. Наше освобождение, наше бегство из ада висело на волоске. Оборвет он его или нет?