Что же тут сложного? - Эллисон Пирсон Страница 13

– Ричард, Кейт, прошу прощения, что беспокою вас в такую рань. Это Дональд, – зачем-то добавляет свекор. – Я звоню насчет Барбары. Она поссорилась с нашей новой помощницей. Впрочем, ничего серьезного.

О господи, только не это. После двух месяцев переговоров с социальной службой Ротли, которые истощили бы дипломатические возможности Кофи Аннана и Амаль Клуни вместе взятых, мне удалось выбить для Дональда и Барбары помощницу. Это значило, что будет кому убрать в доме, искупать Барбару, поменять повязку на ее обожженной ноге. Правда, времени им выделили всего ничего, так мало, что помощница порой даже не снимает пальто, но, по крайней мере, хоть кто-то навещает их каждый день. Родители Ричарда наотрез отказываются продавать фамильное гнездо, каменный крестьянский дом на склоне холма, потому что тогда придется расстаться с садом, за которым они с любовью ухаживают вот уже сорок лет и знают все эти кусты и деревья так же хорошо, как собственных внуков. Барбара вечно обещает, что они обязательно переедут, “когда придет пора”, но, боюсь, они уже упустили момент, причем лет семь назад, и теперь сидят, как в ловушке, в просторном доме, который отказываются отапливать (“нельзя же так сорить деньгами”), с крутой лестницей. Бен свалился с нее на Пасху, когда ему было три года.

– Нам так неловко вас обременять… – слышу я, шнуруя кроссовки. Смотрю на часы. Опаздываю на первую тренировку с Конором. Увы. Будь я хорошим самоотверженным человеком, непременно взяла бы трубку, но еще одного разговора с Дональдом в духе “Дня сурка” я сейчас не вынесу. – Но дело в том, что Барбара ее вчера оскорбила – сказала, что Эрна толком не знает английского, раз не понимает, что ей говорят. Барбара приготовила Эрне чашку чая, Эрна поблагодарила, а Барбара ответила: “Не стоит благодарности”, а Эрна подумала, что она так сказала про ее старания, мол, Эрна не делает ничего такого, за что стоило бы благодарить, но Барбара ничего такого не имела в виду, вы же понимаете. Эрна рассердилась, нагрубила Барбаре, ушла и вот уже несколько дней не показывается. Я сам меняю Барбаре повязку, слава богу, еще помню, как оказывать первую помощь, но в ванную она меня не пускает, а вы же помните, как она получила этот ожог. Открыла горячую воду и забыла добавить холодной.

Судя по голосу, человек, который без малого семьдесят лет назад летал на тяжелом бомбардировщике “Ланкастер” в коварном ночном небе над Европой, – а ведь он тогда был всего лишь на четыре года старше Эмили, и при мысли об этом у меня всегда наворачиваются слезы, – покорился судьбе: он спокоен, сдержан, стоек и совершенно, абсолютно беспомощен.

– Если вас не очень затруднит…

Ох, ладно, ладно. Иду.

– Доброе утро, Дональд. Да, это Кейт. Нет, что вы, ничуть. Меня вовсе не затруднит. Нет, к сожалению, сообщений мы не получали. Мы не всегда проверяем… Да, если можно, лучше звоните на мобильный. Я записала наши номера у вас в календаре. О боже. Барбара застукала помощницу с сигаретой возле епископа Лландаффа? (Постойте-ка, а что это валлийский прелат делал в растительных владениях моей свекрови?) А, так “епископ Лландаффа” – это сорт… Да, я поняла, Барбара не одобряет, когда курят возле георгин. Нет, что вы. Да. Да. Понимаю. То есть ей хотелось бы помощницу из местных. Хорошо, я позвоню в социальную службу.

Наверняка же у них есть некурящая англоязычная помощница, которая любит георгины и готова являться по первому требованию, правда?

Наконец мне удается повесить трубку, пообещав Дональду, что мы обязательно их навестим, как только дети освоятся в школе, как только Эмили сдаст экзамены, как только я найду новую работу, как только мы отремонтируем кухню, а Ричард сумеет выкроить время между велогонками и сеансами психотерапии дважды в неделю. То есть двенадцатого никобря.

Отправляю Конору сообщение – мол, прошу прощения, семейные проблемы, обязательно увидимся в четверг на тренировке. Если меня когда-нибудь хоть ненадолго оставят в покое. Неужели я слишком многого хочу?

07:17

– Господи, Кейт, ты только послушай.

Ричард сидит за столом на кухне. Поднимает взгляд от газеты и, щурясь от резкого света, смотрит в окно. Большие георгианские окна очень красивы, вот только сломался подъемный механизм, так что окно теперь не открывается, и на подоконниках цветет плесень.

– Нет, ну ты представляешь? – вздыхает Ричард. – Пишут, что хакеры получили доступ к сотне тысяч фотографий из снэпчата и собираются их опубликовать, в том числе и снимки обнаженных несовершеннолетних. У наших детей есть снэпчат?

– Не в курсе, – буркаю я.

– Мы-то, слава богу, знаем, что Эмили не станет выкладывать на всеобщее обозрение фотографии своих половых органов, но ведь масса родителей понятия не имеет, чем занимаются их дети в социальных сетях.

– Угу.

– Это же недопустимо.

– М-м-м.

С тех пор как мужа огрел кризис среднего возраста, он подписался на прогрессивные издания левого толка и часто вставляет в речь словечки вроде “недопустимо” и “вопросы, связанные с тем-то и тем-то”. Теперь вместо “бедность” он говорит “вопросы, связанные с ухудшением экономического положения”. Не знаю, почему больше никто не использует слово “проблемы”, – наверное, потому, что проблемы надо решать, но это невозможно, “вопросы” же звучат солидно, а решения не требуют.

– Я сначала к психологу, – сообщает Рич, – а потом сразу на лекции. Джоэли из центра социально-медицинской помощи просила меня обустроить зал для медитации. Мы подумываем устроить краудфандинг.

Среднестатистический мужчина в период климакса покупает себе кожаную куртку и услуги шестифутовых русских блондинок. Мой же покупает книгу под названием “Осознанность: практическое руководство. Как стать спокойнее и добрее”. А после увольнения из архитектурной фирмы решает воспользоваться возможностью переучиться на психолога и переживает из-за вопросов гигиены труда и техники безопасности на боливийских оловянных рудниках, при том что мы не можем даже починить смердящую фановую трубу в сортире на первом этаже нашей неотюдоровой лачуги. (Как бы я хотела никогда не слышать словосочетания “фановая труба”, этого ханжеского обозначения говновода.) Все это противно, если честно. Лучше бы он обзавелся “харлеем” и подружкой по имени Данка Ванка.

Ричард так озабочен всемирной эпидемией недопустимого, что понятия не имеет о том, что происходит в его собственном доме.

– Мы ведь установили программы родительского контроля на детские мобильники и айпады? – спрашивает он.

Обратите внимание на тактику использования этого супружеского “мы”. Ричард имеет в виду вовсе не то, что “мы” установили программы родительского контроля на детские гаджеты. Ткни я его носом в эту программу, он бы и тогда не сообразил, что это. Под “мы” он имеет в виду меня, свою жену, которая делит с ним лавры, пока все хорошо. Как только что-то пойдет не так, даже не сомневайтесь, он спросит: “Это ведь ты поставила те программы?”

– Конечно, установили, дорогой. Хочешь сэндвич с беконом?