Слэм - Ник Хорнби Страница 13

И вот следующим вечером мы вели себя так, словно два дня не могли дышать, и всей грудью вдыхали друг друга, и говорили друг другу разные глупости, и ощущали себя так, будто мы Ромео и Джульетта и весь мир против нас. Это я о нас с Алисией, кстати, а не о нас с мамой. Мы так жадно общались, будто мама увезла меня на год в Лондон, а не взяла с собой в пиццерию и кино на один вечер.

Помните, что я говорил раньше? О том, что рассказать историю труднее, чем кажется, потому что не знаешь, что в каком порядке выкладывать? Но вот эту часть истории, которую стоит поведать сейчас, ее не знает никто, даже Алисия. Самое главное в этой истории — самая суть — проявилось не сразу. И когда это случилось на самом деле, я понял, что напуган, поражен, растерян. То есть я был испуган и растерян, но сказать, что так уж поражен, — это будет не совсем честно. Это случилось той ночью, я знаю это. Я никогда ничего не рассказывал об этом Алисии, но это моя вина. Ну, очевидно, что в основном это мой грех, но небольшой грешок числится и за ней. Мы не надели кое-чего, потому что она сказала, что хочет чувствовать меня по-настоящему, и... Ох, я не могу говорить об этом. Я стесняюсь. В общем, кое-что случилось. Ну, наполовину случилось. Я имею в виду, что это не произошло в полном смысле слова, поскольку я все же смог дотянуться до презерватива и надеть его, и сделать вид, что все в порядке. Но я знал, что не все в порядке, потому что, когда то, что должно произойти, реально случилось, оно вышло неправильно, так как уже наполовину свершилось раньше. Все, это в последний раз я, знаете ли, вдаюсь в такие подробности.

— Все в порядке? — спросила Алисия.

Она поинтересовалась не так, как обычно, что-то было по-другому. Может, она почувствовала нечто, может, это я себя вел как-то необычно, а может, у меня был какой-то отсутствующий вид, не знаю. Но я сказал ей, что все в порядке, и мы об этом забыли. Не имею понятия, догадалась ли она, что это было именно в тот вечер. Не в курсе. Мы никогда к этому потом не возвращались.

Что всего неправдоподобнее, так это то, что приходится потом нервничать всю жизнь из-за каких-то пяти секунд. Удивительно, если задумаешься над этим. Я не курил траву, не посылал учителей в задницу, не дрался, старался делать уроки. Но я рискнул — какие-то пять секунд — и это казалось хуже, чем все остальное, вместе взятое. Я однажды читал интервью с одним скейтером, я забыл, как его звали, и он сказал, что самое неправдоподобное в спорте — это то, какой концентрации он требует. Вы можете кататься всю жизнь, а в момент, когда начинаете понимать, что это — лучший скейтинг в вашей жизни, вы можете обожраться бетоном. Прокатиться за девять минут и сорок пять секунд — недостаточно, потому что пяти секунд вполне хватит, чтобы растянуться. Так вот и в жизни. Мне это кажется ненормальным, но это так. А насколько было плохо то, что я сделал? Не так уж скверно, правда? Это промашка, и все. Все слышали о парнях, которые отказываются надевать презервативы, и о девчонках, которые считают, что залететь и родить в пятнадцать — клево... Ну, это уже не промашка. Это просто тупость. Я не хочу все время ныть о том, какая, мол, жизнь неправильная, но почему их наказывают так же, как меня? Это же несправедливо, правда? Было бы справедливее так: если вы не носите презерватив вообще никогда, у вас рождается тройня или четверня. Но этого же не происходит, правда?

Несколько вечеров спустя Алисия пришла к нам на ужин, и все было путем. Даже больше, чем просто путем. Она была мила с моей мамой, а мама с ней, и они обменивались шуточками о том, какой я недотепа, а я не возражал, потому что был рад, что всем хорошо.

Но потом Алисия спросила маму, на что это похоже — завести ребенка в шестнадцать лет, и я попытался сменить тему.

— Ты же не хочешь выслушивать все это? — обратился я к Алисе.

— Почему?

— Скучно.

— Ох, вот уж тут было не до скуки, скажу я вам, — отозвалась мама.

И Алисия рассмеялась.

— Но сейчас это скучно, — настаивал я. — Потому что все это в прошлом.

Я сморозил глупость и пожалел о ней в то самое мгновение, когда она вылетела изо рта.

— Ну да, — сказала мама. — Вся мировая история — в прошлом. Такая скучища!

— Точно, — ответил я.

На самом деле я так не думаю, потому что многое в мировой истории вовсе не скучно, например Вторая мировая война. Но я не хотел возвращаться к этому.

— И еще, — сказала мама, — эта тема себя не исчерпала. Ты здесь, и я еще здесь, и разница в шестнадцать лет между нами никуда не делась, и это будет всегда. Это продолжается.

И я задумался: а вдруг это продолжается в другом смысле — она и сама еще не догадывается в каком.