Обнаженная натура - Владислав Артемов Страница 127

Родионов стоял не шевелясь.

— Я, собственно, выходец из этой страны, — продолжал знакомиться Борис Евгеньевич, — но сами знаете, гонения, зажимы, поповщина эта, очереди за колбасой… Одним словом, пришлось уйти в изгнание. О, если бы рассказать вам всю мою жизнь!..

Родионов встревоженно шевельнулся, поморщился. Борис Евгеньевич чутко уловил эту перемену в его лице и поспешил исправиться:

— Ни слова, ни слова об этом! Я, собственно, приехал по делу, и дело это связано с вашим именем. Не угодно ли вам будет пройти в мою комнату. Дело довольно серьезное, требующее уединения и сосредоточенной работы мысли…

В «мою» комнату! — удивился Пашка, — откуда у него тут своя комната появилась?

— Я занимаю комнату моей покойной тетушки Клары Карловны Розенгольц, — как бы прочитав его мысли, тотчас объяснил Борис Евгеньевич. — Впрочем, я не претендую! — предупредительно замахал он рукой. — Я сегодня же съезжаю… Прошу вас, — с полупоклоном пропустил он вперед Родионова.

Комната была сыра и неуютна, в углу штабелем громоздились шкуры, больше никакой мебели в ней не было. На подоконнике стоял дорогой заграничный кейс.

— Видите ли, — продолжал Борис Евгеньевич Сорт, ласково трогая рукою кейс, — к вашей интеллектуальной собственности у нас проявлен некоторый коммерческий интерес. Ваше произведение…

— Если вы имеете в виду мою повесть, то она полностью выдумана, сконструирована и насквозь фальшива. — перебил Родионов. — Я думал написать о простодушии, о великой жизненной силе простодушия, а написал о дураке, об идиоте…

— Не скажите! Не скажите! — запротестовал Борис Евгеньевич. — Есть в ней нечто, что особенно ценится у нас. Романтизм этот, чувства… Сентиментальность эта… Впрочем, довольно предваряться, — Борис Евгеньевич заглянул Пашке в глаза и взгляд этот прожег его до мозжечка. — Наше агентство согласно вступить с вами в деловые, честные отношения. Вы продаете, мы покупаем. Недешево покупаем. Но дело в том, что тут все не совсем обычно. Мы покупаем не для того, чтобы издать это, а напротив, чтобы это никогда не издать…

— Как хотите, — равнодушно согласился Родионов. — Меня это мало волнует.

Борис Евгеньевич удивленно потрепетал бровью и продолжил:

— Но сами понимаете, специфика тамошних обитателей и прочее… Короче говоря, потребуются некоторые перестановки, кое-какие доводки и уточнения. Чисто техническая работа. Приспособительно к тамошним реалиям…

— Я не знаю тамошних реалий, — сухо отозвался Родионов. — Хотя, конечно, в общей сути все известно. Но я не буду этим заниматься, мне лень, неохота. Занимайтесь сами.

— Разумеется сами! — согласился Борис Евгеньевич, мелко кивая головою. — Только у меня к вам маленькая просьба…

— Ну?

— Концовку бы убрать. Даже не убрать, а изъять. Временно…

— Крестный ход? Ну уж нет! Это, можно сказать, основа всей вещи, фундамент…

— И все-таки она, концовка, как бы приделана искусственно, не вытекает из логики действия.

— Смерть тоже, на первый взгляд, не вытекает из логики жизни, однако никто не удивляется Так и тут.

— Ну хорошо, хорошо. Вижу, что это вам дорого, — отступился Борис Евгеньевич. — Пусть будет по-вашему. Но кое-какие мелкие перестановочки…

— Это сколько угодно, — разрешил Пашка.

— Можете на меня положиться.

— Валяйте. Остальное мне все равно, — устало произнес Родионов.

— Нужно только оформить все это законно, учитывая материальный интерес…

— У меня нет материального интереса, — снова перебил Пашка.

И опять недоверчиво дрогнула бровь Бориса Евгеньевича, скорбная мудрая усмешечка двинула уголки губ.

— Не трепала вас жизнь, Павел Петрович. Ну хорошо, верьте мне, что все будет учтено до мельчайших пунктов. Я сам, лично возьмусь за это дело, — пообещал он. — Впрочем, есть уже предварительный типовой набросок, костяк контракта, и если вы не возражаете, можно было бы сегодня же, сейчас же…

— Я не возражаю, — рассеянно произнес Пашка. — Давайте поскорее закончим. Я не хочу вникать в эти дебри, вы сами все знаете, как надо. Только не надуйте меня, — попросил он. — Меня все надувают. Но все равно…

— Как можно! — всплеснул руками Борис Евгеньевич. — Как же можно! У нас все солидно, отработано… Что вы!..

Щелкнули одновременно два золотых замочка, появилась на свет папочка, из папочки еще одна папочка из плотного изумрудного целлофана, из изумрудной папочки выскочила как Кощеева смерть, сиреневая бумага с цифрами, буквами, пунктами, белыми окошечками для подписей.

— Итак, — торжественно начал посерьезневший Борис Евгеньевич. — Пункт первый…

— Не надо, — попросил Родионов. — Я все равно не вникну, лень. Давайте ручку.

И снова игра бровей, некоторая обида в выражении глаз Бориса Евгеньевича, легкий вздох, но ручка была немедленно вытащена и Пашка, повинуясь указательному пальцу Бориса Евгеньевича, быстро и облегченно расписался в нужных белых прямоугольничках.

— Все? — спросил Родионов.

— Пока все, — сухо произнес Борис Евгеньевич. — Потом будут еще небольшие уточнения, но пока все.

Пашка протянул руку для прощального рукопожатия:

— Мне нужно уходить.

— Не смею задерживать, — холодно и учтиво сказал Борис Евгеньевич и пожал протянутую руку. — Нынче же я улетаю. — он глянул в окно, точно собираясь сейчас же вылететь в открытую форточку. — До свидания.

Родионов пошел к двери, но на пороге обернулся. Борис Евгеньевич Сорт, склонившись над подоконником, рылся в кейсе, причем так энергично, что Пашке показалось, что он содрогается от немых рыданий.

— Борис Евгеньевич! — позвал он.

— Да! — откликнулся тот, готовно поворачиваясь.

— Спасибо вам, Борис Евгеньевич, за ваши хлопоты, но поверьте, что-то я устал. Предельно устал.

— О, не унывайте, Павел Петрович, вы так еще молоды! Кстати, Павел Петрович, чуть не забыл. У меня к вам маленькая просьба. Если вы не возражаете, я хотел бы, пусть это вас не удивляет, в качестве сувенира, забрать с собой туда, — он снова ткнул пальцем в землю, — забрать с собой аквариум, оставшийся от покойной моей тетушки… Только пусть это вас не удивляет…

— Ради Бога, — сказал Пашка. — Меня это нисколько не удивляет.