Дед - Михаил Боков Страница 12

– Эй? – еще раз напомнила о себе Марина. – У тебя пропала связь?

Жену он не ревновал, нет. Но Варю… Ганин представил, как он встречает этого мужика и втыкает свой лоб ему в переносицу, как кровь хлещет у него из носа, как он долбит, долбит его кулаками: «Какой ты, папа, черт тебя подери? Это я папа! Я! Я! Я!»

– Ты не должна приводить его домой, – быстро напечатал он. – Он не может жить в одной квартире с тобой и Варей.

Ответ пришел быстро. Марина была в бешенстве.

– Ты в своем уме, Ганин? Ты мне уже не муж! Забыл?

– Я отец нашего ребенка, – написал он. И добавил, сбавляя тон: – Встречайтесь у него, если хотите.

– О! – съехидничала Марина. – Мистер Адекватность дал разрешение! Какое счастье! А знаешь что?

Пауза.

– Что?

– Мы с ним уже живем вместе!

Ганин отпрянул от монитора. Его накрыло холодной волной, приподняло над лесом и со всей силы шмякнуло об землю. «Сука», – сказал он вслух. А потом напечатал:

– Убери этого мужика из дома.

– Не уберу, Ганин! У меня своя жизнь.

– Я сказал…

Ганин задумался: а что он сказал? Что он мог сказать?

– Пожалуйста, – дописал он. – Прошло слишком мало времени, Марина. Не отбирай у меня Варю.

– Я не отбираю Варю, Андрей. Ты будешь видеться с ней, как и раньше. Ничего не изменится.

Мозг лихорадочно выдавал Ганину картинки. Марина с этим мужиком и Варей едут на юг. Мужик учит Варю плавать в море, держит ее за животик, поправляет надувной круг. Варя смеется. Мужик покупает Варе мороженое. Мужик ведет ее в кино, в страшные моменты Варя хватает его за рукав, а потом, к концу фильма, кладет голову ему на плечо. Мужик заполняет собой все. Вырастает больше земли, упирается головой в небо, прорывает макушкой небесный свод и хохочет. Бьет себя кулаками в грудь, как Кинг-Конг.

– Я убью его! – печатает Ганин. – Я еду в Москву!

Пауза. Марина думает, что ответить.

– Не дури, Андрей! Тебе надо успокоиться.

Пауза.

– Успокойся, и потом поговорим. Хорошо?

Как бы не так.

Ганин набирает ответ:

– Я приеду и втопчу его в пол.

– Ты сумасшедший, Ганин. Напиши мне, когда будешь в нормальном состоянии.

Он хочет еще сказать: «И, да, заведи себе отдельный долбаный скайп! Не смотри нашу с дочерью переписку!», но в этот момент видит, что Марины больше нет в сети.

Когда Ганин, шатаясь, подошел к месту стоянки, Фока, сначала не узнав его, отпрянул.

– Фу, Андрей! Ты прям как медведь!

Остальные подняли головы. Костер сделал их лица похожими на маски. Внутри масок блестели глаза.

– Налей водки.

Фока засуетился. Звякнул бутылкой, забулькала жидкость, Ганину протянули стакан. Он выпил залпом, и тут же все вышло наружу. Ганин успел только отвернуться, чтобы потоки рвоты не накрыли сидящих. Жидкость извергалась из него фонтаном, как в дурных комедиях. Спазмы подкосили ноги. Ганин упал на колени и уперся руками в землю.

Когда все закончилось, Фока спросил:

– Еще налить?

– Давай, – стоящий на четвереньках Ганин сплюнул. Слюна повисла на подбородке. Он смахнул ее тыльной стороной ладони.

Второй стакан пошел лучше. Узел в животе развязался. В голове прояснилось. Ганин засунул в рот сигарету и присел к костру. Все ждали, когда он начнет. И он начал.

– Что будем делать, ребзя?

– С танком? – для порядка уточнили те.

– С танком, – кивнул он.

– Я так считаю, – придвинулся к костру Фока. – Нам надо доставать телефоны и звонить всем. Кто даст лучшую цену, тому и отдадим. Вы как? – спросил Фока остальных.

Степан опустил глаза. Серега ковырял травинкой в зубах и почесывал голову. Виктор Сергеевич смотрел на костер.

– Этот ж танк, пацаны, – Фока завелся, видя, что никто не проявляет энтузиазма. – Это лучше, чем клад. Это… Ты! – он ткнул пальцем в Виктора Сергеевича. – Купишь себе все, что захочешь. Ну, не знаю, купишь бабу там, блондинку, нарожаешь с ней детей и будешь жить до конца своих дней, не зная забот.

– А вы! – Фокин палец уперся в братьев. – Про вас мне даже думать страшно. Для вас, пацаны, главным будет валить из своего села побыстрее и не одуреть от пьянства в столице. Построите мамке дом, и долой. Хочешь, наверное, Сереня, в Москву, а? А, Степа? Там огни, жизнь, машины, и вы оба – только представьте себе! – и вы оба при деньжищах! Вот что значит этот танк!

– Ну, а ты? – спросил Ганин.

– А что я?

– Ты что будешь делать с деньгами, Фока?

На секунду тот задумался.

– Здесь останусь. Или в Питер двину. Построю дом, куплю квартиру, буду жить, – он ухмыльнулся.

– А я, – сказал Ганин, – сейчас лягу спать, а наутро встану и буду звонить в администрацию ближайшего села. И скажу им, что я такой-то и что мы здесь нашли танк уникальный – «Клим Ворошилов – два». Приезжайте, – скажу, – и забирайте. Он ваш. А потом, если в селе меня пошлют, я буду звонить в райцентр, буду звонить, если понадобится, Кузьмичу и скажу ему: «Знаешь, Кузьмич, ты толстый старый хрен, и я тебя ненавижу, но у меня здесь стоит танк, и мне нужны твои люди, и ты сам, и вся ваша пионерия. Помогите нам его выкопать и берите его к себе в район, Кузьмич, и делайте с ним, что хотите».

Все подняли головы от костра.

– Хочешь отдать его за просто так? – изумился Фока. – Кузьмичу?

– Кузьмичу, Петровичу – да хоть жителю распоследнего села, лишь бы только он был представителем власти.

– Давно ты задружился с представителями власти, Андрей? Давно представители власти тебя не брали за одно место?

– Я не об этом, Фока.

– А о чем?

– А о том, черт тебя дери, что это не патроны, которыми ты банчишь в Интернете! Это танк, Фока! Редкий, когда-то грозный. В нем люди умирали. Умирали, а сами с большой долей вероятности продолжали лупить из всех орудий по врагу. И что теперь? В коллекцию олигарха его? Чтоб на рублевской даче стоял? Пусть его берет Кузьмич, пусть ставят его в музей, пусть делают памятник. Но продавать его богатым гадам я не дам.

– А ты моралист! – Фока сплюнул и шагнул к Танину. – Я тебе тоже кое-что скажу, Андрей. Нас здесь пятеро, так? Значит, каждому причитается по пятой части. И я буду поступать со своей частью как захочу.

Ганин вздохнул:

– Ничего-то ты не понял.

– А я и не обязан! Я свое хочу забрать!

Рука Ганина, которая минуту назад держала стакан с водкой, описала полукруг и кулаком прилетела Фоке в челюсть.