Счастливый Феликс: рассказы и повесть - Елена Катишонок Страница 12

Аська потеряла всякую способность соображать. Мать, обычно сосредоточенная на своей мигрени, заволновалась, начала задавать глупые, беспомощные вопросы, но Аська сослалась на сессию, на вопросы рычала и огрызалась, и мать отстала, на всякий случай обидевшись. А недавно горделиво призналась по телефону подруге: «Асенька сама не своя перед экзаменами, вся на нервах!»

Аська была вся в любви – глупой, глухой и безнадежной. По утрам она с трепетом разбирала почту, ликуя при виде стопки или хотя бы тощей пачечки конвертов, адресованных технологическому отделу.

В один из майских дней она появилась у технологов, как всегда, в конце дня и замерла на пороге. Столы были сдвинуты к окнам, на них громоздились бутылки с вином, стаканы и торт, а Галка-секретарша ставила в вазу тюльпаны. «У кого день рождения?» – шепотом спросила Аська, но к ней подскочил румяный лысый толстяк: «Асенька, вот как вовремя! Не отпущу, не отпущу: у нас тут сабантуй!»

Якова Ароновича провожали на пенсию. «Мне на лекцию надо», – нерешительно промямлила Аська, но краем глаза успела заметить знакомый стол и смуглую руку со стаканом, отчего и факультет, и сессия отодвинулись так же далеко, как и сам Шредингер, автор непонятного уравнения. Виновник торжества протянул ей стакан с красным вином и приобнял за плечи: «Асенька, красавица моя, как же я без тебя и без почты твоей жить буду?»

Чей-то женский голос крикнул: «Я ревную, Яков Ароныч!» Раздался смех. От смущения Аська выпила вино, словно сок. Другая женщина спросила кокетливо: «Яша, вы только Асю любите или вообще рыжих?» Аська стояла напротив Якова Ароновича, потому что могла видеть, как худая рука подносит к бороде стакан, а дальше можно было гадать, как это вино не проливается, по усам не течет, а в рот попадает, что за чушь в голову лезет.

Он аккуратно поставил стакан и поднял глаза на Аську. Та сидела рядом с Яковом Ароновичем, который тихо и серьезно спросил: «Что я буду делать на пенсии, вот в чем вопрос. А, Асенька?» – «Тогда, может, не надо? Не уходите?..» – нерешительно предложила она. «Я бы не уходил, так ведь меня ушли….» – непонятно усмехнулся старик. Помолчал, а потом продолжил: «А ты, Асенька, баб не слушай: завидуют. Чем рыжей, тем дорожей; запомни».

– Галочка, торт! – наперебой кричали женщины. – Давайте торт резать!

– Хотите вина? – послышался рядом знакомый низкий голос.

Он мог предложить кефир, яд или нектар – Аська согласилась бы не колеблясь. Он лил медленно, но смотрел не на вино, а на Аську, однако же бутылку отвел, когда стакан наполнился.

– Н-ну, – шевельнул усом, – выпьем за здоровье нашего славного Якова Ароновича!

И первым поднес ко рту вино, а потом повернулся и мягко, бесшумно двинулся… не к выходу, нет, с облегчением выдохнула Аська, – к телефону. Черная борода слегка шевелилась, когда он говорил что-то в трубку, но Аське вдруг стало спокойно и как-то уютно. Милый Яков Ароныч, он такой славный старикан! И тетки, которые хохочут над тортом и облизывают то нож, то пальцы, тоже милые. Захотелось присесть тут же, за пустым столом, открыть учебник – и все должно в голове уложиться само собой. Ей совали блюдце с тортом, однако на креме прилип чей-то волос, и Аська помотала головой: «Спасибо, не хочу». – «Смотри, закосеешь, – предупредила Галка, – съешь кусочек». Зазвучала музыка. Стало понятно, зачем сдвинули столы, потому что Яков Аронович, еще более румяный, повел в танце смеющуюся блондинку, со старомодной бережностью обнимая ее за талию. Галка танцевала с начальником отдела; еще несколько пар вышли на середину. «А где Глеб? Глеба никто не видел?» – женщина повернулась к Аське. «Курить пошел», – ответил кто-то.

В коридоре было дымно и полутемно. Аська направилась к лестнице.

– Н-ну? – вдруг услышала за спиной. – Самое время для кофе с коньяком?

Он протянул руку.

Голова у Аськи кружилась не только от вина, но и от его прикосновения; могла ли она ответить «нет»? Выговорить «да» тоже не получилось; она кивнула.

На улице было светлее, чем внутри. Глеб не держал больше Аську за руку, но в ладони жило касание его пальцев. Он плавно двигался на полшага впереди, ступая мягко и упруго. Зверь, как есть зверь, думала она, но шла за ним послушно, как привязанная.

– Нам сюда.

Ступеньки вели вниз, в погребок, откуда несся запах кофе и сигаретного дыма. На стенах над маленькими столиками висели тусклые бра; другого света не было. В душном сумраке все выглядело таинственно.

– Мне двойной, как обычно, – и официантка понятливо кивнула: помню, как же. На Аську она не посмотрела.

– А девушке… – Он перевел взгляд с официантки на Аську. – Вы что будете?

Аська ничего не ела с двенадцати часов, но тут и никто не ел, а только тянули что-то из рюмок, прихлебывали кофе и курили. Она пожала плечами: «Кофе, наверное». Блестящий ус шевельнулся, словно мохнатый зверек. Официантка чиркнула в блокнотике, и он добавил негромко:

– Да. Коньяк, два по пятьдесят. Пока все, – и дернул щекой, отпуская.

То, что она себе намечтала во время одинокой прогулки, осуществилось: они сидели вдвоем в кафе. Однако разговаривать было не о чем. Аська нерешительно выдавила:

– Жалко, что Яков Ароныч уходит, правда?

От неяркого настенного светильника глаза у него блеснули желтым.

– Вы полагаете?

– Конечно. По-моему, он ужасно милый, – Аська заговорила уверенней.

– И что же? – шевельнулся ус. – Кому, интересно, это надо? Равно как устарелые технологии, немецкий в совершенстве, ученая степень и прочие благоглупости. Старые пни надо выкорчевывать, это только закономерно.

От коньяка голод усилился. Вспомнив торт и волос на розовом креме, Аська торопливо сделала новый глоток. Внутри было пусто и горячо. Вдруг стало легко, легко и свободно, даже захотелось дотронуться до смуглой руки, держащей рюмку.

– Н-ну, я не говорю уже о том, что из-за таких, как этот ваш Яков Аронович, более подходящие специалисты сидят на ста сорока рублях, а между тем…

Он, наверное, подумает, что я какая-то распущенная или что, если дотронусь. Аська покосилась на соседний столик. Девушка улыбнулась и поправила спутнику волосы.

– …говорю, что так и жизнь пройдет, как прошли…

– Азорские острова, – подхватила Аська.

– Н-ну, положим, Канарские.

– Нет, – заволновалась Аська, – Азорские, я точно помню!

– Канарские, Ася. Канарские. Не спорьте.

Он закурил.

– Тем более что пройдут и те и другие, а мы с вами не заметим.

Аське было обидно – за Маяковского, и за себя, и за Яков Ароныча. Но Маяковскому, по сути дела, все равно, а главное то, что они сидят вдвоем в кафе, сидят и разговаривают. Прислушавшись, она поняла, что речь идет все о том же Яков Ароныче.

– …не только он, конечно. Косности, к сожалению, больше чем хотелось бы.