Лишенная детства - Софи Анри Страница 12

«Я знаю, каково это — быть с девственницей!»

Эта фраза снова и снова звучит в моей голове; значит, я не первая, вполне может быть, что он уже проделывал это с другими девочками моего возраста. Мое идиотское сострадание разлетается вдребезги. У меня больше нет ни грамма понимания, ничего, кроме огромной, жесточайшей ненависти, неудержимого отвращения, такого же колоссального, как и страх, который он мне внушает. Каждый его жест вселяет в меня беспокойство, от каждого его движения зависит моя жизнь. Из машины он достает мои очки и протягивает мне. Потом снова ныряет в салон и на этот раз вынимает нож.

Теперь точно конец, я пропала. Он зарежет меня прямо здесь, на грунтовой дороге, и я истеку кровью… Однако он швыряет нож к моим ногам.

— Подними и прикончи меня, другого я не заслуживаю. Ну, бери! — говорит он мне.

Он требует, чтобы я заколола его этим огромным ржавым ножом, говорит, что только тогда мне станет легче, а он получит то, что заслужил. А я… мне так хочется перерезать ему горло! В своих мечтах я убиваю его, я десятки раз вонзаю нож в его грудь, пока он не испускает дух! Но на этот раз я не собираюсь ему подчиняться. Он уже один раз обманул меня, там, у себя дома, когда притворился, что хочет отпустить меня, а потом вдруг передумал. Я теперь знаю, какие игры он любит! Если я направлю на него нож, он запросто швырнет меня на землю и обратит острие на меня. В голове у меня только одна мысль: как избавиться от ножа? Пока он здесь, между нами, у моих ног, в пределах досягаемости его руки, мне угрожает опасность. Инстинктивно я чувствую, что рискую жизнью. Я хватаю нож фирмы Opinel и отшвыриваю его так далеко, как могу, и он падает в заросли колючего кустарника.

— Нет, я не хочу вас убивать, — дрожащим голосом говорю я ему.

Он удивлен. В первый раз он смотрит на меня так, будто я существую, и я понимаю, что опасность отдаляется. Быстрее, быстрее, я пытаюсь придумать, что бы еще добавить:

— Не мне решать, умирать вам или нет, я не хочу и не могу. И то, что вы со мной сделали, — это плохо, но не настолько, чтобы умереть…

Я бормочу первое, что приходит в голову, и прихожу к выводу, что, пока он слушает мои бредни, он не желает ни моего тела, ни моей смерти. Так я удерживаю его на расстоянии…

— Возвращаемся, — бросает он через несколько минут после начала моего монолога.

Спасена. Я не осмеливаюсь даже рта раскрыть, так переполняет меня надежда. Мои мучения скоро закончатся! Сидя на заднем сиденье грузовичка, я узнаю поселки, которые мы проезжаем; медленно, но верно мы приближаемся к Эшийёзу. В соседнем городке Мануэль делает остановку, чтобы купить сигареты, и приказывает мне оставаться в машине. Как только он скрывается в баре, я начинаю мучительно соображать. Убежать или остаться? Если я выскочу из машины, а он увидит меня через витрину табачного киоска, то успеет меня догнать, и тогда мне точно конец. Нельзя поддаваться панике. В прошлый раз я уже потеряла ухо и теперь не хочу подвергать себя еще большему риску. Конечно, я могла бы потихоньку выскользнуть из машины, но я была полумертвой от страха, который связал мне руки, словно тисками зажал голову. Есть еще кое-что, что сдерживает мои порывы и гасит мою волю. Только что, в лесу, я была вещью, объектом манипуляций. Я подчинялась, снова и снова, и это искажение моей души не исчезло после того, как мой мучитель оделся. Несмотря на то что сейчас Мануэль далеко от меня, он «держит меня в руках». А раз он, похоже, решил отвезти меня обратно к родителям, мне лучше сидеть спокойно, только так у меня появится шанс выпутаться из этой истории. Вот о чем я думаю. И смирно сижу в грузовичке.

Он возвращается через несколько минут, заводит мотор, и я вдруг вижу, что он сворачивает с прямой дороги.

— Но нам нужно прямо! — осмеливаюсь сказать я.

— Покатаемся еще!

Эти слова погружают меня в пучину ужаса. Он уже получил что хотел, так почему бы не отвезти меня домой прямо сейчас? Ответ один: он решил меня убить. Через несколько минут я буду мертва, я в этом абсолютно уверена, и я знаю, где закончится моя жизнь — у озера, на которое мы часто ездили, прямо на просторном пляже, обрамленном грудами камней и облюбованном местными рыбаками, совсем рядом с шикарным гольф-клубом. Мануэль останавливается на пляже и швыряет мне мои вещи вместе с приказом одеться, пока он отойдет на пару метров, к деревьям, помочиться. Я хватаю свои жалкие одежки и молюсь, чтобы он вернулся не слишком скоро. Если он опять увидит меня голой, то может захотеть повторения. И вот, скрючившись на заднем сиденье, я стремительно натягиваю штаны и футболку, решив не тратить время на белье, которое поспешно и неловко пытаюсь рассовать по карманам.

Он возвращается раньше, чем я успеваю это сделать.

Я сжимаю скомканные трусики и лифчик в кулаке, но он их замечает.

— Одевай белье, быстро! Если мать увидит, что ты вернулась без трусов, что она подумает?

Выбора у меня нет, приходится подчиняться. Я стараюсь как можно быстрее стянуть с себя штаны. И случается то, чего я боялась: в его глазах я читаю желание начать все сначала.

Я не знаю, что мне сделать, чтобы выбраться из бездонной пропасти, в которую я снова соскальзываю. Я опять начинаю плакать, умоляю его разрешить мне вернуться домой, ведь родители будут волноваться, и его жена тоже. Я замерзла, и мне нужно надеть мои кофточку и джинсы…

— Сейчас я тебя согрею! — отрывисто говорит он, заставляя меня встать на четвереньки на заднем сиденье.

Потоки слез стекают по моим щекам, пока он давит на меня всем весом своего тела, от его запаха меня тошнит до рвоты, я сдерживаю крик и пытаюсь сопротивляться, как могу.

— Прекрати дергаться! Стой спокойно, или я засажу его тебе в задницу! — орет он.

И я стараюсь не шевелиться, пока он лапает меня своими мерзкими руками, стараюсь не слышать грязные словечки, которые он бормочет, и его поросячье хрюканье, стараюсь не чувствовать боль, еще более острую, чем в первый раз. Мне хочется вонзить пальцы ему в глаза, искусать его до крови, вырвать ему кишки, но я не делаю ничего подобного — безвольная кукла, которую перебрасывают из стороны в сторону, как обычную подушку. Я ненавижу его, ненавижу его крики удовольствия, а он отворачивает противосолнечный козырек с зеркалом так, чтобы видеть происходящее со стороны. Я ненавижу его, а себя презираю еще сильнее.

Совсем недавно, когда Да Крус ушел за сигаретами, я верила, что он отвезет меня к родителям.

Я нисколько не сомневалась в том, что сумела его перехитрить. Я ни на секунду не допускала мысли, что он может захотеть повторения. Найдется ли на этой планете вторая такая идиотка, как я? И неужели только смерть заставит меня осознать, насколько я глупа?

Наконец он останавливается, вытирается, натягивает штаны и неторопливым движением возвращает козырек в прежнее положение.

— Если проговоришься кому-нибудь, я тебя убью, — твердо произносит он.

Жестом он приказывает мне выйти из машины, прижимает меня к высокой ограде гольф-клуба. Его левая рука сжимает мое плечо, правая — шею. Он сначала сжимает ее слегка, потом сильнее, и я начинаю задыхаться.