Сердце внаем - Яков Евглевский Страница 12

Но все это, Гарри, цветочки. Ягодки были впереди. Когда осенью родился ребенок – дочка, – я подумал, что свету настал конец. У нас вершились сцены апокалиптические. Я уже не хотел идти домой. Зайду во двор, увижу в окошке свет – поворачиваю на улицу и долго-долго брожу по реке. До самого порта спускался. Через пару дней после родов к ней из Дерби приехала мать, и они взялись за меня вдвоем. Наверное, труд в шахте так не надломил бы меня, как несколько месяцев “семейного блаженства”. Их дуплет бил снайперски: они занимались только “воспитанием” ребенка, черновую работу оставляли мне. Всю без остатка. Я перекусить не успевал, как впрягался в повозку. Куча грязной посуды с утра. С утра – при двух неработающих женщинах. При горячей воде и при отлично действующей ванне. Куча нестиранных детских пеленок. Невынесенная ванночка после купания. Гарри, вам это незнакомо?» – «Признаться, нет, – пожал я плечами, – не приходилось сталкиваться. С первой женой я действительно развелся, но совсем по другим причинам. Мы просто не понимали друг друга. Ну а в быту… Она до последней минуты стирала мои рубашки и кормила меня завтраком. Я поэтому безропотно согласился на все расходы по суду». Он покачал головой: «А мокрыми пеленками в вас не швыряли?» – «Нет, не швыряли. Не доходило». Он опять покачал головой: «А в меня швыряли. Прямо на пороге, где я стоял с портфелем. Две свободные женщины попрекали меня, кормильца: «У нас уже нет чистых пеленок. Приходится Нэнси заворачивать в полотенце». Я вычерпывал ковшом ванночку с марганцовкой – вынести целиком не мог: сердце, а они смеялись: “Богатырь! И зачем было семью заводить?” А ведь теща, кстати, мой коллега – тоже экономист. А как меня кормили…» – «Веселенькое дело», – усмехнулся я, невольно испытывая подкатывающую тошноту.

«И так без конца… Поистине неисчерпаемая фантазия издевательства. А деньги, деньги! Самое противное… – Пальцы его нервно пульсировали, и мне показалось, что он задыхается. – Конечно, я зарабатывал немного. Только начинал работать, и стажа не было. Отец еще не раскошелился: считал, что я обязан достичь всего сам. Болезнь тогда в счет не шла. Но я же выкладывался до точки и все жалованье приносил домой. А у жены деньги были. Мать подарила ей к свадьбе десять тысяч фунтов, и их положили в банк. Я как-то предложил снять тысячи три (ну, пока она не работает) и раскидать их на пару лет штук по тридцать в неделю. Вот, говорил я, и хватит на хлеб с маслом. Что тут началось… «Эти деньги принадлежат ребенку! – кричали они хором. – Мы не имеем права к ним прикасаться». – «Ну, – возражал я, – мы не посягаем на всю сумму, а если с нами что-то случится, то и ребенку добра не будет. Через два года все компенсируем». – «Как же это?» – «Очень просто: ты пойдешь работать», – ответил я жене. – «Пойдешь работать! Умник какой. А сколько детский сад стоит? Ты подсчитал? А сколько мне придется сидеть с ней, даже если я перейду на скользящий график? Ребенок, что, по-твоему, сразу акклиматизируется? Это же гроши. Пойдешь на работу!» На сей раз я решил оказаться мужчиной: «Я кормлю вас, и мне видней. На такой срок все равно планировать нельзя, и деньги приходят по мере работы». – «А если ты ее потеряешь?» – «У нас в системе сервиса безработица меньше, чем на производстве». Она сжала губы – до белизны, – подбежала ко мне с детским рожком, чуть не в рот сунула и выдохнула фальцетом: «На жранье я тебе их не дам! Заруби себе на носу».

Он замолчал. Молчал и я. Мы старались не сталкиваться взглядами, слушая то тиканье настенных часов в палате, то детские голоса, лившиеся в настежь открытое окно откуда-то издалека, из-за стены. Решетка на окне почти исчезла, растворилась в солнечных лучах, и вдруг почудилось, что мы отдыхаем на море, в уединенном корте, а из окна видны забеленные снегом горы, быстрая речка и бесконечные раскидистые кусты цветущего миндаля. Одна ветка даже просовывалась в комнату, и на желтой тычинке копошилась пчела… Странно, пронеслось у меня в голове, этот человек, проведший всю жизнь за решеткой, заканчивает ее здесь же. Попытка освобождения не принесла свободы, напротив, она отягчила его беду… В палату заглянула сестра. Отерла лоб больного мокрым полотенцем, дала какое-то лекарство, так же тихо вышла. Будто монашка…

«Ну, хорошо, – сказал я с единственной целью как-то смягчить его настроение, – а поговорить с женой не пробовали?» – «Гарри, – улыбнулся он, – вы – идеалист. Воспитывать таких людей с помощью слова – все равно что лечить сифилис вазелином. Вы вроде моей тетки – та тоже кричала по телефону: “Элиза ничего не делает, потому что ты не говоришь. Если бы ты говорил, она бы делала…” Я слишком много говорил, Гарри, слишком. Поколоти я ее разок – было бы больше пользы. Так я отмыкался четыре года. Что пережил за это время – уйдет со мной. Но поверьте, я ни минуты не смирялся – при внешнем спокойствии кипел внутри. Искал себе новую подругу. Меня пугало одиночество, и поэтому я решил развестись только после того, как найду замену жене. Целая эпопея! Они отказывали мне одна за другой. Как сговорились. Помню, я ухаживал за молоденькой девушкой: ходили в музей, гуляли по парку. Как будто сладилось. Через месяц она узнала, что я женат. Не мог же я скрывать вечно… Но, Гарри, – он поднял на меня тоскливые собачьи глаза, – ведь если бы она питала хоть какие-нибудь чувства, разве бы так поступила? – Я кивнул. – Вот видите, – обрадовался он, найдя единомышленника, – и вы тоже так считаете… Вывернула руку и ушла. Даже не попрощалась. Трубку бросала. А потом к телефону подошел ее старший брат и предупредил, что если я опять позвоню… Позже была еще одна девушка. Ее мать, продавщица в парфюмерном магазине, сама одинокая, отнеслась ко мне очень сочувственно. Я пришел к ним вечером с цветами. Все бы ладно, но сама красавица, модная такая, современная, отказалась. Да и я, как увидел ее, понял: не пара…

И вдруг повезло! Надо же такое… Зашел в библиотеку одного колледжа за книгами – у них для сотрудников рекламных служб специальный абонемент. Завернул в гардероб – а там девушка-студентка, дежурная. Следила за выдачей номеров. Здесь мы и познакомились. У нее тоже никого не было – вот и потянулась. На сей раз я изменил методу. Рассказал обо всем сразу начистоту. Испытать захотелось. И она не испугалась… Вообще я до сих пор вспоминаю о ней с теплотой. Она по-своему красивая была. Полновата, правда. И взбалмошна. Да… – он вздохнул и облизнул сухие губы. – Гарри, вас не затруднит дать мне стакан с водой. А то умираю от жажды. Во всех смыслах, – он усмехнулся. – Боги жаждут, Гарри, боги жаждут. Да вы не беспокойтесь. Я не умру, пока не выложу все. Сам себе обещал. Хотя что вам это даст, инспектор Бланк? Подумаешь, преступник… Вы забудете обо мне через час после похорон».

Что-то кольнуло меня, я отвернулся, посмотрел на часы: «Может быть, вы устали, Дик? Отложим?» – «Нет, нет, – пробормотал он, отдавая стакан, – вы заинтересованы окончить поскорее. От вас требуют. Я к вашим услугам. Так вот… Мы встречались каждый день, по нескольку раз в день. Золотое было время! Как бесконечная карусель. Плывет и плывет перед глазами. Ей исполнилось тогда девятнадцать, и она согласилась стать моей женой. Хо, Гарри! Я хотел поднять ее на руки, а она отступила и, смеясь, сказала: “Нет, не сейчас. Вначале я тебя подкормлю немножко”. И мы до ночи целовались в кустах колледжского сада. Она и жила там: подлечивалась в профилактории. Наверное, не было закоулка в городе, где бы мы ни прошли вместе. Не было моста, где бы ни стояли, глядя в воду. И почти ежедневно катались на катере по реке. Мы оба страшно любили эти прогулки. Выходили из крытых отсеков и поднимались на верхнюю палубу. Ветер полоскал одежду, и я отдавал Люси свой пиджак. Знаете, она так смешно в нем выглядела. До сих пор, когда встает в глазах, не могу удержаться от улыбки. В один из вечеров она сообщила мне, что написала домой. Мы стояли на палубе, вокруг все свистело и плясало, и чтобы понять хоть слово, пришлось обняться и кричать друг другу в ухо. Я обрадовался и занервничал. Занервничал даже больше, чем обрадовался. Она успокаивала меня, уверяла, что о моих семейных делах не упомянула, а просто описала наши встречи и планы. Я считал, что победа в кармане.