Делай, что хочешь - Елена Иваницкая Страница 12

В кармане ни гроша, хлеб доели, а мне весело. Молодой, сила медвежья. Диктатура накрылась, иди куда хочешь. И пошли. На пропитание по дороге зарабатывали. Добрели до первого города, я побегал, нашел работу, сняли угол, живем не тужим, хотя бедность невообразимая. А тут и свобода настала. Решили немного поднакопить денег и ехать прямо в столицу. Мечтали, что я буду строить не бараки и не крепости, а красивые большие дома. Почему нет? Свобода, простор, паспорта в руках, кому угодно под нос их сунем и дальше пойдем. Не в руках, конечно, – паспорта тетка на груди носила. На шнурке в кисете. А в паспортах черным по белому написано, что я ее сын. Пока мы строили крепость, тетка меня усыновила. Все эти годы бумажки туда-сюда ходили, отказ за отказом, а потом вдруг пришло разрешение. Теперь не скажут, что мы друг другу никто.

В столицу мы преблагополучно по железной дороге прикатили. Третьим классом, конечно, с теми же двумя корзинками, но работа меня уже ждала. Почти случайно да не случайно вышло, я ведь искал возможности перебраться на стройку именно в столицу. Меня соглашались взять в артель, если прямо послезавтра за дело. А нам что? Подхватились да поехали. Поезд на рассвете прибыл, корзинки на хранение сдали, я побежал свою артель искать, тетка пошла нанимать угол. Договорились вечером тут же на вокзале встретиться. Встретились вечером с победой. Мы в столице! Работа, крыша над головой, паспорта прописаны. Тетка ужасно боялась, что нас не пропишут, а оказалось легче легкого, секундное дело. Дворник показал, как квитанции заполнить, записал нас в домовую книгу, и все.

Про себя от гордости лопался: я работяга, я добытчик, тетка больше не мучится, не рвет жилы, может жизни порадоваться. Даже не верилось. Долго не мог привыкнуть, все сиял. Понемножку, потихоньку, а зажили мы хорошо и радостно. Уже не угол, а комнату сняли, а потом и целую квартиру на рабочей окраине. Тетка огляделась и тоже дело нашла. «Нянькой по соседству», так это называлось, – за детьми присматривать, пока матери-работницы на фабрике.

Кошку завели. Оказывается, это у меня вторая специальность – спасать котят. Шел как-то вечером с работы, поздно уже, тихо. На мосту слышу раздирательный писк. Перегнулся через перила, а там на краешке – котенок. Кто-то выводок топил, прямо в речку вытряхнул, а один зацепился. Что за люди, тоже подумать. Топили бы сразу, а то ведь уже глазки прорезались. Я его вытащил, домой принес. Вымахал у нас огромный черный котище. Нынешнего-то рыжего разбойника тоже я нашел. Ехал на работу, а он в кустах на обочине орал. Откуда взялся – непонятно. Но очень вовремя голос подал. Почуял, наверное, что я еду.

Удивительно приятное чувство – сами себе хозяева, работа по душе, никто не давит, ни за кем не числимся, никаких комиссаров, подкомиссаров и особоуполномоченных. Я еще думал: а куда они подевались, где попрятались?

Но нельзя все время радоваться, что живем как люди, а не как рабы. Еще чего-то хочется. А чего? Когда досуг выдавался, я часами бродил по городу. Если идти к парламенту со стороны набережной, там будет такое место, где над деревьями парка видны только колоннада и золотой купол. Очень красиво. Я остановился и подумал две мысли. Что люди не должны так ужасно жить, если умеют так красиво строить. И что я хочу весь этот город вдохнуть, проглотить, обнять, обхватить, запихнуть себе в грудь.

Это я сейчас так резво излагаю. А тогда я был парень бессловесный. Ходил и смотрел. Мало что мог назвать. Но в том, что построено, красоту чувствовал. Однажды подумал, как открытие сделал: я же не единственный, кто это видит, видели люди поумнее меня и могут объяснить. Но где эти люди?

Тогда увлекались «просвещением народа» – общедоступными лекциями. Ухватился я за эти лекции, потому что на первой же просто онемел от чуда, которое показывали и объясняли. Это был опыт Паскаля, когда одна унция воды в узенькой трубке удерживает непомерный груз – сто фунтов! Объяснений, конечно, не понял, но очень загорелся тем, что вот же какие чудеса можно, оказывается, понимать. Еще раз на ту же лекцию пошел, про гидравлический пресс усвоил, быстро стал прилежным слушателем и тетку с собой таскал. Она отбрыкивалась: «Я старая, ничего не пойму», а я руками размахивал: «Нет, надо идти, мы темные, слепые, слишком много гадостей видели. Надо про интересное послушать». Правда, много рассказывали интересного, хотя еще больше о вреде пьянства. А про пьянство что-то не получалось. Слушатели еще лучше лекторов знали, что пьянство – зло, что от него смерть, убийства, увечья, нищета, пожары, осиротевшие дети и покалеченные жены. Но никто ведь и не хотел спиваться, сиротить детей и калечить жен. Никто себе такой цели не ставил!

Это особый разговор. Я сам себе дал слово не пить и тетке обещал. Но как не пить, если в артели все пьют? И пьют не по злой воле и даже не только потому, что так заведено. Начинают-то с того, что выпьешь – и помогает. Бывает, что наломаемся за день до того, что руки-ноги отваливаются, а стопка-другая, я же своими глазами видел, возвращает силы. Я суматошился, уговаривал, что нельзя, про дядьку очень убедительно разъяснял. Но артельщики таких убедительных дядек больше моего видали. Молод я был уговаривать. Спившихся синяков они сами всячески презирали. «Но мы-то не пьяницы, а культурно выпиваем для поправки здоровья, и нечего нам тут проповеди разводить». В чем мне невероятно повезло – в том, что товарищи мой зарок не то что уважали, но все-таки признавали. Совсем не пить нельзя было, но я присоединялся вином. Посмеивались, но принимали: «Рыжий водки не пьет, кислятину употребляет».

Так мы жили, и ведь славно жили. Особенно один дом строили, так прямо любимый. Доходный дом Сиропитательного приюта. Огромный, четырехэтажный, из темно-красного и желтого кирпича, весь как будто вышит золотыми стежками по вишневому фону – сложная кладка, узорная. Дом с трех сторон огибает маленькую часовенку. Во дворе деревья сохранили, посмотреть – глаз не оторвешь.

А все равно мало, еще чего-то хочется, еще что-то должно быть и наверняка есть, только я не знаю. Тетка иногда начинала: «Женись на хорошей девушке, это тебе детей хочется, а мне пора внуков нянчить». Но нет, это мне не детей хотелось. Я думал: пока сам не знаю, чего хочу, не готов и детей иметь. Нельзя же на детей свое незнание перекладывать.

А насчет так называемых соблазнов города, так даже говорить неловко. Я и представить себе не мог, хотя помалкивал про это, как это можно купить женщину. Как я буду ей в глаза смотреть и как потом смотреть в глаза детям, если про себя такое помню. Ну уж нет.

Были у меня подружки, не скрою, но я был незавидный кавалер. Они веселые, бойкие, а я нудный, неловкий. Да еще рыжий. Потом познакомился с соседкой-вдовой, она меня приветила, и я к ней очень привязался. Но она была старше меня лет на десять и откровенно говорила, что хочет устроить свою судьбу, выйти замуж за порядочного обеспеченного человека своих лет. Мы с ней три года прожили, а потом она меня со слезами, но бросила. Говорила: время идет, я не молодею, так нельзя, сам понимаешь. Из дома съехала, адреса не сказала. Потом письмо прислала: вышла замуж.

Ну вот я и подошел к тому, о чем и хочется рассказать, и слов не хватит.