Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" - Лина Данэм Страница 12

— Извини… Это что, кондом? На пальме? — в изумлении пробормотала я.

— О! — он сделал вид, что шокирован не меньше, и потянулся к кондому, будто бы собираясь его надеть.

Но я уже поднялась и добрела до дивана, так как ничего другого, чтобы прикрыться, вблизи не нашлось. После этого я попросила его уйти и следом швырнула за дверь его толстовку и сапоги. На следующее утро я полчаса просидела в ванне, как героиня фильма про переходный возраст.

Днем он не поздоровался со мной, да я и не расстроилась. В декабре он окончил колледж, а вместе с ним 86 % республиканского населения Оберлина. Я излила свой стыд в экспериментальной короткометражке под названием «Кондом на дереве» (классика!) и твердо решила, что в следующий раз отдамся кому-нибудь в более достойных условиях.

И тогда я познакомилась с Джеффом.

Джефф был старшекурсник, светловолосый мечтатель. Однажды он лежал в гамаке моих родителей и плакал, потому что я его «принуждала к сексу», когда он просто хотел, чтобы его послушали. У него бывали спады [34], но в основном он меня опекал и поддерживал. Наша любовь была спокойной, ласковой, и мы в ней были равны. Джефф не придурок, но и не мой тип.

Мы расстались, как расстается большинство студенческих пар. После этого я месяц провалялась в кровати и не могла переварить ничего, кроме макарон с сыром. Даже терпеливый папа устал от моих преувеличенных страданий. Но потом я получила свою первую после колледжа работу — в одном из ресторанов даунтауна, и там я встретила любовь совсем другого сорта.

Хоакин родился в Филадельфии и был почти на десять лет старше меня. Он излучал самодовольство (что выглядит несообразно, если носить такой ширпотреб, как шляпа «федора»), был долговяз и тощ и одевался, как Марлон Брандо в фильме «Трамвай „Желание“». Циничный гурман, он обожал максимы вроде «хреново было бы жить после сорока пяти» и вел себя как мой повелитель. Вообще-то он встречался с одной девушкой, но мы флиртовали. Флирт состоял в том, что Хоакин тестировал мой общий интеллект и отмечал слабость пространственного мышления, а затем подмигивал в знак того, что все это шутка.

Однажды вечером кто-то нагадил перед дверью в туалет.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что убирать придется тебе, — сказал Хоакин.

Убирать я не стала, но получила некое удовольствие от самого распоряжения. Хоакин откровенно грубил. Притворно негодуя («А чего мне-то!»), я таяла. Он был Снайдли Уиплэш, а я — невинная девушка, привязанная к рельсам, только я совсем не ждала Дадли Справедливого [35].

Мы начали переписываться. Мои письма были длинные и замысловатые, я старалась показать Хоакину свою склонность к черному юмору (я могу шутить об инцесте!) и как много я знаю о Романе Полански. Хоакин отвечал кратко, в его письмах можно было вычитать и все, и ничего. Он даже ни разу не подписался. В день моего увольнения мы встретились после работы и раскурили травку, которую я по этому случаю достала. У меня не было бумаги для самокруток (на самом деле я не курю травку!), и мы использовали страницу из книжки «Final Cut Pro для чайников». Я попыталась поцеловать Хоакина. Он сказал, что не должен со мной целоваться, — не из-за подруги, а потому, что уже спит с другой официанткой. Мы пошли в круглосуточный пакистанский ресторан. Получив отказ, я впервые за много дней ощутила голод. Мы ели лепешки наан в полном молчании.

Этот вариант дружбы продержался до июня, а потом мы поцеловались на улице перед рестораном. Меня разочаровали слишком твердые губы Хоакина и манера замолкать, когда у него случалась эрекция. Последовали два года неопределенности, спорадических встреч ради секса, сопровождаемого все новыми извращениями и зачастую приемом средств, которые мои родители держали на случай сильной боли, а я таскала и припрятывала. Порой Хоакин игнорировал меня месяцами, и когда я сидела в поезде метро, такая девочка в беретике, на каждой остановке мне мерещилась в дверях его фигура. Дождавшись наконец приглашения в гости, я пропадала у него дома, как в черной дыре. Если мне случалось там заснуть, то наружу я выходила иногда лишь к полудню, продрогшая до костей, и на улице моргала от неяркого бруклинского солнца.

Кульминацией наших отношений стала поездка в Лос-Анджелес, хуже которой еще не бывало, разве что у Дэвида Линча. Мы провели четыре дня в отеле «Шато Мармон», где витает призрак Джона Белуши и оттого принимать ванну неуютно, и с вами крайне нелюбезны, если вы просите ложку. Основные факты: Хоакин ни разу не прикоснулся ко мне, я заснула голой в ботфортах моей мамы, Хоакин честно сказал, что понятия не имеет, как следует заботиться о другом человеке.

К тому времени мои творческие поиски уже получили некоторое признание, и я думала, что Хоакин меня зауважает. Но успех не принес мне ничего, кроме денег, чтобы во время ужина с друзьями я могла выскользнуть из-за стола, взять такси и приехать к нему домой. Я надеялась, что никто не спросит меня, куда я собралась, и мне не придется врать. После Лос-Анджелеса раз или два мы занимались сексом, но мое сердце в этом не участвовало. Если вообще участвовало когда-нибудь.

Перескажи я нашу историю тогда, она получилась бы сильно приукрашенной. Я бы написала, что Хоакина никто не понимает, а он такой же печальный, испуганный и одинокий, как и мы все. Я бы посмеялась, описывая сумасшедшие сексуальные выдумки, которые позволяла Хоакину, и его житейскую незрелость (входную дверь загораживает недособранный каркас кровати, наличные хранятся в ящике из-под сигар, по всем карманам рассованы презервативы). Подходя к его дому, я всегда повторяла себе: да, мое место не здесь, но ведь можно сделать привал на дороге жизни, не так ли? Я представляла себя шпионкой: отсутствие самоуважения я изображаю для отвода глаз, а втайне готовлю подробные разведывательные отчеты для девушек, чьи бойфренды выглядят как лесбиянки и предлагают посмотреть очередную серию «Ночных огней пятницы», поедая готовый ужин из коробки. Пусть у них будут уютные мирки и шаблонные любовные истории. Я не удовлетворюсь нормой, мне бы замутить что-нибудь в духе Сид-и-Нэнси. Я буду круче.