Выше боли - Мария Ладова Страница 12

«Посмотри, что твой Бог сделал со мной. Как я могу в него верить?.. Спроси у Него, зачем я так страдаю? Нет, ты мне не отвечай. Спроси. Что Он ответит?»

Отец Паши уехал к концу ноября, я осталась одна из ухаживающих – в больнице дежурила постоянно. Если удавалось уходить на ночь, то приходила к 8–9 часам утра, а уходила не раньше 9 вечера, а в основном – в 11 вечера, а бывало иногда, что и в полночь. Часто, когда Паше было особенно плохо, оставалась круглосуточно, это были очень тяжёлые дни…

До квартиры, где меня приютили, я добиралась около часа и практически всегда этот час напоминал мне поле битвы – дойду или не дойду. И каждый раз прогноз исхода моего похода домой оставался не ясен. От усталости и переживаний я не чувствовала ног, а вместе с этим и окружающую обстановку. В кармане пальто у меня, «на всякий случай», лежала записка с номерами телефонов людей, которым нужно будет позвонить, если что-то случится со мной в незнакомом и таком большом городе…

С приходом друзей у Паши постепенно начало уходить крайне негативное настроение, но все остальное, к сожалению, оставалось: всё та же температура, боль, капельницы, увешанные банками с лекарствами, как новогодняя елка игрушками, операции, перевязки, опять боль, опять перевязки… и так ещё три недели.

Нужно бы делать основную операцию – на таз, кости соединять, а температура не падала, врачи разводили руками: опасно, есть риск инфицирования костей и тогда уже – неминуемая смерть, они ничем помочь не смогут. А почему температура? «Болеет», – отвечали они.

Никто не мог даже приблизительно дать прогноз, потому что случай был редким и неординарным, да ещё с такими вывертами, в прямом смысле этого слова. «Средневековье какое-то», – возмущённо бурчал заведующий отделением.

Через некоторое время аппарат Илизарова Паше сняли из-за нестерпимой боли в области соединения костей с железом и спустя несколько дней решили повторить компьютерную томографию (КТ) таза, которая «высветила» плохую динамику.

Результаты КТ стали показанием к срочной операции, несмотря на все риски и видимую опасность. Мы согласились. Операцию назначили на 8 декабря и предупредили о возможных последствиях – 50 на 50, слишком сильны повреждения, опасна инфекция. Я понимала всё… и то, что назад дороги у нас тоже нет.

Во время операции я уехала в Собор Владимирской иконы Божией Матери, что на Владимирской площади Санкт-Петербурга, молиться у иконы Божьей Матери, уцелевшей в давние времена во время пожара, когда сгорел весь храм. Я пробыла там недолго – спешила обратно.

Икона висела почти в центре зала. Закончив свои обращения-молитвы у старинной реликвии, я обернулась, чтобы уйти; и от увиденного впала в лёгкое оцепенение: прямо посреди Храма стоял открытый гроб с покойницей, видимо, приготовленной к отпеванию.

Дело в том, что когда я заходила в зал, этого гроба не было, либо он был закрыт, и я не обратила на него внимание, а оцепенение наступило потому, что я вообще мало видела покойников, а в церкви – ни разу, и тем более, что молилась я об успехе сложнейшей операции, где на кону стояла жизнь моего сына.

Опять лихорадочно пронеслись мысли в моей голове и, в конце концов, оформился вывод: «Женщина старенькая, жизнь прожила уже, это не мужчина и даже не молодой парень, значит, это знак не о смерти сына, а скорее всего того, что за жизнь Павла может быть будет принесена определенная жертва – отдана энергия одной из женщин-родственниц по крови нашего рода, находящихся в преклонном возрасте. Произошедшая авария случилась под знаком Скорпиона, поэтому такое могло произойти». Так я подумала в тот момент, взяла это на вооружение и ушла.

На следующий день к вечеру позвонил мой отец – дедушка Паши и сообщил, что только что вернулся с похорон своей 82-летней тети по матери…

Операция прошла успешно, но была очень сложной: достаточно трудным оказался доступ к некоторым костям, врачи долго не могли добраться до них, чтобы скрепить. Но, в итоге, таз собрали. Такого уставшего заведующего отделения, который руководил этой операцией, я не видела ни разу. Он был вымотан полностью, хотя и держался хорошо, а наутро, даже не снимая шапки и пальто, не положив портфель, первым делом заглянул в палату к Паше и, увидев, что он вроде живой, спокойно удалился.

«Вчера сделали операцию. Только на таз. Хотя собирались ещё зашивать рану и пересадку кожи делать. Но это стало невозможным в процессе, слишком сложная операция. Итак, на 4 часа после неё в реанимацию отправили. Лежу, подыхаю от боли даже под обезболивающими… Ближайшие дни будут больными…

Такие дела, брат…» – писал Паша друзьям. И наступила ещё одна неделя безумной боли, переливания крови, капельниц и бессонных ночей. И только после этого боль стала постепенно стихать, температура понемножку падать, аппетит – просыпаться. Ещё через некоторое время отменили антибиотики, потом обезболивающие и капельницы. Беда миновала.

В итоге, с самого начала трагедии до этого момента, Паша пережил 40 дней и ночей невыносимой боли и высокой температуры, 40 дней капания сильнейших антибиотиков и обезболивающих лекарств, 10 операций. По словам врачей, ему было влито запредельное количество крови (она уже начинала отторгаться организмом), ровно половина из которой не той группы. 40 дней и 40 ночей…