Через Атлантику на эскалаторе - Елена Мищенко Страница 12

Мой отец в молодости тоже думал отправиться на учебу в Петроград, но в это время, в 1918 году, открылся Киевский архитектурный институт, куда он тут же поступил и в 1925 году закончил образование уже в реорганизованном Киевском художественном институте. Ему присудили золотую медаль, которую не дали, и он получил право на зарубежную поездку, куда его не послали. Зато его диплом отправили на конкурс проектов Госпрома в Харькове, и он был премирован. Это было очень почетно, когда его фамилия появилась в печати рядом с именами таких корифеев, как Серафимов, Щусев, Фомин. Он поехал в Харьков на строительство Госпрома. Должности для него не нашлось, и он начал работать в проектной группе волонтером. Вскоре его приняли в эту группу. В дальнейшем его оставили в Харькове, который был тогда столицей, и он там много проектировал, строил и участвовал во всевозможных конкурсах, возглавил кафедру архитектуры.

Отец в это время был апологетом конструктивизма и одним из основателей харьковского авангардного журнала «Нова генерацш», о чем ему весьма часто напоминали во время борьбы с космополитизмом. В Харькове он возглавил Товарищество современных архитекторов. После строительства здания ЦК КПУ и особняков для членов правительства он стал придворным архитектором, и ему поручили проектирование правительственного санатория «Украина» в Гагре. Проект был настолько удачным, что туда ездило отдыхать все высокое начальство. Огромная фотография этого санатория висела в приемной Московского дома архитекторов, под ней было написано название санатория и автор – лидер конструктивистов, первый президент Академии архитектуры Виктор Веснин. Как писал архитектуровед Виктор Чепелик, отец говорил, что «ему было приятно, когда его работу приписали именно Веснину, потому что, так или иначе, это означало признание». Можно себе представить, как ему было горько узнать о таком «признании»! Однако внешне отец никогда не выдавал своего раздражения по поводу несправедливостей, относящихся к его деятельности. Может быть, это его спасло в свое время. У него был достаточно мягкий характер. Он имел завистников, но не имел откровенных врагов. Он был одним из наиболее молодых профессоров в архитектуре.

Его высокопоставленные заказчики: Косиор, Постышев, Петровский, и их команда, начиная с 1937 года, стали постепенно исчезать. Снаряды ложились все ближе и ближе. Но каким-то чудом Бог миловал, его не посадили. Зато пришлось полностью перестраиваться, как это делали все архитекторы огромного Советского Союза. Архитектура повернула на 180 градусов в сторону псевдоклассики.

Отец отмалчивался, спасаясь от новых активных партийных нуворишей. Но они о нем не забыли и при первой же возможности вспомнили все его грехи. На него обрушились, несмотря на то, что он единогласно был избран членом-корреспондентом академии.

Кампания началась в двух направлениях. Весной 1949 года, отмеченного борьбой с космополитизмом, в большом зале Дьяченковского здания на бульваре Шевченко собрали весь архитектурный факультет и устроили большое шоу. В президиуме сидел парторг Шлаканев и другие руководящие лица, в зале сидело триста студентов, а их учителя-профессора должны были выступать и каяться в своих грехах 20-30-х годов, связанных с конструктивизмом и буржуазным космополитизмом. Отца попросили покаяться первым, за ним каялись ведущие наши архитекторы и преподаватели: И.Ю. Каракис и В.М.Онащенко. Отца сняли с руководства кафедрой.

Еще решительнее эта кампания проводилась в Академии архитектуры. Начало положил парторг Академии. На заседании президиума он громогласно заявил, что не желает сидеть в одном зале с беспаспортным бродягой. Мой отец (беспаспортный бродяга – он же профессор, он же член-корреспондент академии) сидел по ночам и писал письма в ЦК с перечислением своих достижений и заслуг перед архитектурой Украины. Письма оставались без ответа. Через полтора года отец снова возглавил кафедру, но уже с приставкой и.о. (исполняющий обязанности). Этот же принципиальный парторг академии впоследствии написал диссертацию по проектным работам отца, успешно ее защитил и опубликовал о нем большую статью в архитектурном журнале в рубрике «Мастера архитектуры». Когда я спросил отца, как же он мог после всего с ним общаться, отец ответил:

– Как это ни странно, но я был ему очень признателен, так как ему удалось разыскать намного больше моих проектных материалов, чем смог найти я сам.

Очевидно, сначала он собирал их, как обвинительный материал, а потом решил использовать, как материал для диссертации.

Отец выпустил свыше 50 аспирантов, среди которых были и иностранцы. Особенно ретивым был аспирант-кореец Тянь Хиун. Он был способным человеком, но публикации нужно было писать на русском, а это создавало определенные трудности. Отец занимался с ним на кафедре и, просматривая его материалы, обучал его одновременно основным терминам. Из кабинета слышалось:

– Тянь Хиун, это умывальник.

– Мывальник.

– Очень хорошо. Это унитаз.

– Нитаз.

– Чудесно. А это раковина.

– Не-е.

– Как нет? Это раковина.

– Не-е. (Смеется).

– Тянь Хиун, перестаньте смеяться. Я вам говорю, что это раковина.

– Нет. Это не лаковин, это мывальник. (На плане их показывают одинаково).

Когда децибелы их беседы достигали определенного уровня, к делу подключалась ассистентка кафедры Клара Георгиевна.

– Яков Аронович, не надо кричать. Он ведь не глухой. Он просто кореец.

Отец утихал.

Тянь Хиуна отличала невероятная работоспособность и большая почтительность по отношению к шефу.

Однажды у нас дома раздался звонок. Я открыл дверь. Это был Тянь Хиун. У него в руках был большой портфель. Он спросил, дома ли отец, и я проводил его в комнату. Отец встретил его радостно.

– Заходите, Тянь Хиун, присаживайтесь. Рассказывайте, как вам сьездилось на родину, как ваши близкие. Удалось ли собрать недостающие материалы? Портфель можете поставить. Вам же неудобно сидеть с портфелем.

– Не-е. Я сижу с портфелем.

– Я вас уверяю, что его никто не возьмет. А нам с вами неудобно разговаривать.

– Не-е.

– Ну не хотите, как хотите. Так как вам ездилось?

– Карашо, – Тянь Хиун открыл портфель, вынул бутылку с яркой этикеткой, на которой были корейские иероглифы, и поставил ее на стол. – Это вам.

– Да что вы? Это напрасно. Во-первых, я не беру подарков от аспирантов, а во-вторых, я вообще не пью.

– Нет, это вам. Отец сказал – отдай это учителю.

– Но я же не пью.

– Это такой вино из жень-шеня. Отец сказал отдать учителю. Я должен слушаться.

– Ну ладно. А где же материалы? (У него была диссертация по корейскому жилью.)

Тянь Хиун опять полез в портфель и вытащил коробку конфет.