Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак Страница 12

* * *

В это время в ворота стучат, туда подходят часовые и спрашивают пароль. Кто-то, еще невидимый нам с той стороны, уверенно называет пароль.

Охрана пропускает косматого мужика в дурацкой шапке, ведущего под уздцы крепенькую ухоженную лошаденку, впряженную в груженую телегу с высокими бортами. Мужик ставит свою повозку и приторачивает коня у самого крыльца. К нему сейчас же подходят несколько солдат:

– Ты, что ли, теперя за Степана будешь?

– А Степка где?

Мужик огрызается:

– Где, где! Забрали вашего Степана в Красную Армию, на передовую, понял? Теперь у нас туточки везде, куда ни кинь, – передовая. Это ты тут на господских харчах брюхо ро́стишь. А ему отдуваться теперь за всех.

После паузы мужик оглядывается по сторонам:

– Ну, че, показывайте, куда тут харч заносить!

– А солонину привез? – солдат заглядывает под рогожу.

– Привез, привез. Да осторожно, не балуй. Бери вон мешок с хлебом. Остальное я сам возьму. Там молоко еще теплое, парное, для барышень велели. Куда нести, говорю?

Берет пару огромных крынок под каждую руку, заходит в дом. Дверь, за которой проводил свое совещание Юровский, уже плотно прикрыта.

* * *

Мужик поднимается с крынками по лестнице. Шумно потоптавшись у порога, но без всякого стука заходит в комнату, где вдоль стен стоят две убранные белыми пикейными одеялами, простые, но нарядные своей белизной кровати. Николай стоит у окна, упирающегося в глухой забор. Окно густо забрано грубой решеткой. Сумрачно, но электричества еще не зажигают. В комнате кроме царя – Анастасия и еще старшая княжна Ольга. У ее ног та самая пушистая беленькая собачка, теперь на ней тщательно вывязан пышный розовый бант. Княжна что-то шьет и быстро прячет шитье от мужика.

– Слышь, хозяин, тут молоко для твоих барышень, куда его? – Мужик шумно сопит и переминается у порога.

Николай оборачивается на голос. Он впервые без фуражки, и теперь видно, что царь совершенно седой.

– Молоко, говорю, куда?

Старшая княжна встает, показывает на рабочий столик:

– Ставьте, пожалуйста, пока сюда.

– Мне крынки вернуть надо, у нас с этим строго, – с его ног на ковер отваливается старая присохшая грязь. С дурацкой шапки и поддевки сыплется на пол приставшая в телеге солома. Он нарочито неловко ставит кувшин на край. Заметно, что руки у мужика тонкие, холеные. Кувшин какое-то мгновение балансирует на краю стола и падает, разбивается. Молоко заливает потертый ковер. Никто даже не смотрит на ковер и льющееся молоко. Все глядят на большого шумного мужика. Робко подходит собачка, пытается лизать молоко из черепка. Мужик в упор смотрит на царя.

– Там еще в санях харч есть. Пусть подсобит какая. Хоть эта! – грубо хватает Анастасию за руку. Она вырывается. Мужик держит крепко:

– Не балуй. У меня не сорвешься!

Тут вдруг чистым ясным звуком откуда-то из-под поддевки играет знакомую мелодию брегет. Царь вскидывает голову, всматривается в мужика. И тотчас начинают бить комнатные часы.

Мужик со вздохом обращается к царю:

– Пора, Николай Александрович…

Николай бессильно опускается на стул, прикрывает рукой глаза.

– Да, понимаю, понимаю…

Анастасия по-французски, почти шепотом:

– Папа, что это такое? Чего он хочет? Я скорее умру!

Мужик, не отпуская руку:

– Не наклика́й, идем скорее. Пора.

Снизу слышится солдатский гогот, бряцание оружия, чьи-то команды.

Николай виновато, как бы извиняясь перед дочерью:

– Поди с ним, Настенька. Поди с Богом! – и быстро осеняет ее мелким крестом.

Мужик без церемоний, у всех на глазах хватает Анастасию в охапку, закрывает ей рот рукой. Оборачивается к царю:

– Будьте спокойны, Николай Александрович, все, что смогу!

* * *

Из ворот уже в густые сумерки, неуклюже переваливаясь, выезжает повозка с тем же мужиком на облучке. Под рогожей что-то копошится и бьется. Часовой запирает за ним ворота:

– А что ж солонина, солонину-то где оставил?

– Солонина? Солонина вам завтра будет.

Конвоир:

– Какое завтра, какое тут к черту завтра!

Мужик, оглядываясь на копошащуюся на дне телеги поклажу, стегает лошадь:

– Ну, выручай, родимая!