Персеиды. Ночная повесть - Марианна Гончарова Страница 12

А ты просто хочешь побыть в благословенном одиночестве. Не разговаривать, не слушать, а просто идти, идти, идти, ритмично идти, куда глаза глядят, идти и размышлять.

Муж Кузьмич любит вечерний биллиард, дочь Лина готовится к занятиям в университете, сын Даниил по вечерам на тренировке, внук Андрюша играет на компьютере, невестка Ирочка – она учитель – готовится к урокам, мама Нина Никифоровна не любит гулять по вечерам. Собака Амур – не компания, он предпочитает не гулять, а бегать. А бегать у него означает практически лететь. Пока низко-низко над землей, но лететь. Со свистом пролетать по улицам, таща сзади на поводке кого-то из семьи, кто отваживается его выгуливать. Амур – ездовая собака, и с ним не поразмышляешь. Собаченька Дуня любит бродить сама во дворе, к тому же она такая маленькая, что, если гулять с ней по городу и окрестностям, ее надо носить на руках, она не успевает маленькими лапами даже за очень медленным человеческим шагом. При этом она от возбуждения, страха и радости, от новых впечатлений и запахов все время дрожит и писает. Тыкает лапой во все новое и визжит: смари! смари! А еще вон, смари! В результате за нами пристраивается целая стая бездомных собак. Собак, которые тянут шею узнать, а что там у меня в кульке говорящее. Словом, Дуня тоже компания сомнительная.

Короче, я люблю гулять сама. Пусть выдумывают мои соседи и знакомые причину, пусть развлекаются. Вот когда был жив Чак, с ним мы прекрасно бродили и вместе молчали, заглядывая в такие отдаленные места, забредая в такие закоулки, как будто открывали новые земли. Мы возвращались домой наполненные воздухом свободы, утомленные, счастливые. У нас гудели от усталости лапы, а по ночам нам снились яркие приключения, во сне мы поскуливали, смеялись, удирали от погони и всегда побеждали. Но Чака нет уже три года. И я гуляю одна. Хотя иногда, когда вдруг задумываюсь и забываю, ищу внизу ладонью шелковую морду и мокрый нос, как будто проверяю: здесь ли ты, мой дружище? А под рукой пустота, никого рядом нет. И дальше тащусь угрюмая, иногда в слезах, и прогулка не в радость. Но однажды случилось вот что.

По городу нашему ходит существо породы Эйнштейн – лохматое, язык наружу, странное, очень сообразительное и совершенно не озабоченное тем, что о нем думают окружающие. Типичный Эйнштейн. Только он – собака. Зовут Сириус. Это я его так называла в честь Сириуса Блека, крестного отца Гарри Поттера, опального волшебника, который превращался в собаку, потому что был анимаг. Вот же запутано там у Роулинг, да? Вроде как они же волшебники и колдуны, общаются с духами и привидениями, опять же превращаются то в кота, то в собаку, то вообще непонятно во что, а тем не менее крестный отец – это обязательно. Ну да ладно, а то воображение сейчас как разгуляется – не уймешь. Я о Сириусе.

Недавно, когда я брела, опустив голову и подбрасывая ногами упавшие листья, вдруг увидела вот эту вот странную собаку редкой породы Эйнштейн. Он шагал навстречу деловито, не глядя по сторонам. Черный, лохматый, независимый. Прошел мимо и даже не взглянул, не махнул хвостом. Я остановилась и стала смотреть ему вслед. Я ведь никуда не спешила, просто гуляла. Интересно ведь наблюдать, что делает и о чем думает собака. Сириус шел вперед довольно решительно, не бежал, не трусил по-собачьи, он шагал, он, даже можно сказать, шествовал. Вдруг, видимо почувствовав мой взгляд, он резко замедлил ход, развернулся, подошел ко мне и, даже не подымая головы, остановился рядом, выжидая, мол, идем-нет или что? Я нерешительно двинулась дальше, а он спокойно зашагал рядом, строго у левой ноги, как будто всегда так ходил. Мы гуляли в тот день, в день нашего знакомства, рядом, по дороге зайдя в магазин «Мясо и колбаса» за сосиской. Купили три – сосиски были маленькие.

Теперь, не могу сказать, что каждый день, но часто во время моих прогулок, когда я опускаю левую руку по привычке, под ладонь вдруг подлезает на удивление шелковистая для уличной собаки голова Сириуса. И я иногда думаю, что Чак, мой мудрый друг, который семнадцать лет служил ангелом на земле, а уж на небе ему точно была заготовлена такая участь, что именно он решил одним махом выручить двоих: одного – от одиночества и тяжелых, вытягивающих душу воспоминаний, а другого – от голода.

Сириус теперь знает всех моих домашних. И все стараются его угостить. Очень часто он провожает мою дочь Лину к остановке маршрутки.

Нужно сказать, что Лина встает в пять утра, в шесть с лишним выходит из дома, садится в маршрутку, к семи она уже в городе, а там пересаживается в троллейбус и долго едет по Черновицким холмам на самую высокую точку города – в университет. Приезжает, проходит через кованые ворота, идет по мощеной дорожке, тянет на себя тяжелую массивную высоченную дверь, которая, возможно, помнит еще и мою маму, и меня, входит в старинное здание своего факультета, где гулко отдаются ее шаги в пустом коридоре, спускается вниз в кафе – выпить чаю или кофе и встретиться перед занятиями с друзьями, немногочисленными ранними пташками с других факультетов и отделений. Они разговаривают о том о сем, делятся впечатлениями, пьют обжигающий двойной кофе из картонных стаканчиков и постепенно просыпаются. Особо нашу милую провинциальную девочку выделяет слушатель факультета теологии, стеснительный юноша Олесь, одетый в строгую черную сутану с белым прямоугольником у ворота. Линка пьет кофе, а будущий священник воду. Они иногда осторожно беседуют на теософские темы, а иногда Лина рассказывает ему про всех нас, ее домашних, и про Сириуса. Про то, как она, едва выйдя из дому, чувствует, как кто-то мягко касается ее левой руки. И что Линка не пугается, потому что касание ласковое и знакомое. И про то, как Сириус, который давно караулит ее в мороз и темень у дома, тащится за Линой до остановки маршрутки, а когда она заходит в автобус, беспокойно ищет ее глазами через окна автобуса, видит предназначенную только ему улыбку, чуть взмахивает хвостом, мол, вижу, поскуливает, садится на хвост и ждет, когда маршрутка уедет. Затем он уходит по своим делам.

Нет, Сириус не стал по-настоящему нашей собакой, хоть мы и не возражали бы. Где две, там и три, большое дело. Он не захотел менять свой бродяжий образ жизни на закрытую нашу террасу, теплую будку и кашу с мясом, овощами и костями. Нет – так решил он – свобода дороже. Бывает, мы встречаемся в городе и шагаем вместе по делам. Частенько он таскается за мной целый день то туда, то сюда. Он терпеливо ждет меня на улице у двери банка или почты, даже из салона. Сидишь в салоне часа два, смотришь в окно, а там лежит Сириус, аккуратно, ровненько сложив лапы. И не потому, что он ждет еды, нет. А потому, что мы с ним приятели, мы с ним на короткой ноге, как говорится, то есть лапе. И приходится отказываться от процедур, спешить, потому что пес лежит на холодном асфальте. Он никогда не попрошайничает, берет еду с достоинством, ест аккуратно. Бывает так: когда у меня нет с собой припасенного съестного, мы идем к магазину, я киваю ему: «Подожди тут» – и бегом покупаю для Сириуса хороший кусок ливерной колбасы или еще что-то соблазнительное. А когда выхожу, чтобы порадовать своего приятеля, вдруг обнаруживаю, что Сириус исчез. Вот только что был, и вдруг – нету! И поскольку мы назвали его в честь благородного волшебника Сириуса Блека, анимага, который превращался то в собаку, то в человека, мама однажды посоветовала: если Сириус внезапно исчезает, ищи его среди людей. И тогда я заглядываю людям в лица, ищу Сириуса, но пока ни в одних глазах я не увидела той радостной и благодарной любви к жизни, как у моего приятеля Сириуса, собаки породы Эйнштейн.