Мост через Лету - Юрий Гальперин Страница 12

Мама и отец были дома. Они сидели в нашей комнате на кушетке, на разных концах, и замолчали, когда я вошел. Глаза у мамы были заплаканы. И кончик носа покраснел. Отец часто говорил, что она все равно красивая, даже когда плачет. Но мне не нравилось, что она плачет, и заплаканная она была некрасивая. Говорил он так, чтобы она не думала, будто ему неприятно видеть ее в слезах. И еще потому, что она сердилась, если он смотрел на нее, когда она плакала.

— Ты ребенком занялся бы, хоть какая-то польза от тебя была… Мужчина-в-доме.

Мужчина-в-доме зевнул и спросил у меня дневник, повертел и не стал смотреть:

— Как дела, артист?

— Вовке Ивлеву машину купили. Как настоящая! Как у Марио Бемонти из того фильма, помнишь?

— Бельмонте, артист. Марио Бельмонте, — поправил он. — Что за машина?

Я рассказал ему, какая это была машина. Он выслушал и почесал затылок. Он встал и сделался огромным рядом со мной, а я сделался маленьким и смотрел на него снизу.

— Ты вырос, артист, а все машинки-бибильки на уме. Я в твои годы уже на девочек поглядывал.

Я покраснел и разозлился. Мне захотелось сказать ему что-нибудь этакое. И про одну девочку из нашего класса. Ничего ведь он не знал. Но я не нашел слов.

Мама поднялась с дивана.

— Чему ты учишь ребенка! — сказала она. — Раздевайся, мой руки.

— Эта машина не просто так. Она гоночная… Я, может, гонщиком стану… Она лучше всех, она даже не игрушка.

И я пошел раздеваться, придумывая на ходу, что бы еще сказать.

За обедом мама произнесла:

— Успокойся, мы не можем ее сейчас купить — у нас нет денег.

— Котлеты очень вкусные, — сказал отец.

Котлеты были обыкновенные, и вторую я не доел.

— Ешь все, иначе не выйдешь из-за стола.

Приказ прозвучал категорично, — с мамой спорить бесполезно, это и отец говорил. И я предпринял обходной маневр:

— А почему у нас нет денег?

— Это не твое дело, артист. Доедай и дуй отсюда.

— Что же ты не объяснишь ребенку?

— Что я ему объясню?

Назревала ссора. Я испугался, что сунулся в такое дело.

— Просто я мало заработал. Понимаешь, деньги надо уметь зарабатывать. Тут что-то одно: или работать, или зарабатывать.

— Ты работаешь? — догадался я.

— А с деньгами пока не получается.

— Поменьше надо кричать про джаз. Даже если ты всю жизнь на это положишь, тебя просто обойдут стороной. Мало тебе досталось за буржуазную культуру? Будешь на старости лет в кабаке играть…

— Ну, это мое дело, — сказал он тихо и четко. Мама замолчала и принялась убирать со стола посуду.

— Так что пока нечем хвастаться, — сказал он мне. — Ничего не выходит.

Мы посмотрели друг другу в глаза. И я понял, что, может, с музыкой у него и выходит, — только денег у нас почему-то нет.

— После получится, — сказал я, когда мама ушла на кухню мыть посуду. Мне захотелось сказать ему хорошее.

— Пропадаешь целыми днями! — крикнула она и хлопнула дверью.

— Думаешь, получится?

Я думал, что у него обязательно получится, должно получиться.

— А где ты пропадаешь?

— Пытаюсь сочинить кое-что.

— Ну и как?

— Никому не нужно.

Он вздохнул и помолчал, подсчитывая в уме.

— Сколько стоит твоя машина? — спросил он вдруг. — Если тридцать, можно купить с получки.

— Таких уже не будет.

— Ну, не заливай. Тоже мне дефицит.

Он встал и вывернул карманы. Потом открыл шкаф и обшарил карманы старого пиджака и концертного костюма, — это называлось заначкой. Он сосчитал, что нашел, и присел на корточки передо мной. Теперь я смотрел на него сверху вниз.

— Скажи, тебе здорово нужна эта машина?

Мне сделалось неловко: ну и пожар я затеял. Как маленький. Но я вспомнил Марио, автогонки и поезд, на котором она уехала, и эту девочку из нашего класса, что сидела впереди меня и не оборачивалась. И сказал: «Ага…»

Он показал мне деньги, скомкал и сунул в карман.

— Должно хватить, одевайся.

Мы мигом оделись и, как тени, прошмыгнули через кухню.

— Вы куда? — крикнула мама. — Тебе скоро на работу.

— Мы быстренько, мы вдвоем…

Но в ближайшем магазине таких машин не оказалось. Мы двинулись в ДЛТ, потом в «Пассаж» и в «Гостиный двор». В универмагах не было. Мы ходили по разным магазинам и магазинчикам и не могли найти. Вечером, после работы, людей на улицах и у прилавков стало больше. Повалил снег.

Магазины должны были скоро закрыться. Я уже не верил, что мы найдем машину. И еще я боялся, что ему надоест. Он ворчал недовольно и сказал:

«Надо бы перекусить». Но, поймав мой взгляд, замолчал. И мы пошли дальше по неосвещенным улицам.

Перед самым закрытием мы нашли ее в маленьком магазинчике на Лиговке. Денег едва хватило. Осталось пятнадцать копеек.

— На телефон как раз, — обрадовался отец. — Подожди, я позвоню.

Он позвонил на работу и сказал, что задержится или, скорее всего, совсем не придет, и что потом объяснит, а пока пусть обеспечат замену. Объясняться при мне он не хотел. Я понял, что завтра он им наврет, как и я вру, когда прогуливаю. Но это хорошо, что он не стал врать при мне. Я бы тоже не стал при нем обманывать, даже зная, что он не выдаст.

— Пойдем пешком, здесь недалеко. Я знаю дорогу, — сказал я, предчувствуя наплыв радостной болтливости.

— Меньше болтай, — сказал он. — Надо подумать. Домой мы шли тихо. Я старательно молчал, и он был доволен. Под конец я совсем устал и прямо в шубе уселся на диван.

Мама ждала. Она нахмурилась, но когда узнала, где мы были, засмеялась. Она все смеялась, — просто удержаться не могла, так она смеялась. Мы не понимали, в чем дело, и на всякий случай улыбались. Мама вдруг принялась целовать нас обоих и сказала:

— Два балбеса! Что же делать с вами, а? Счастьице мне Бог послал!

А потом, загадочно улыбаясь, мама достала из буфета коробку и поставила на стол. Мы задохнулись — в коробке лежали пирожные.

— Вот. И денег больше нет.

И тогда засмеялись все трое. А отец сказал:

— Не беда, я завтра достану, — и снял пальто.

Мы понимали: ничего он не достанет. Просто мама опять займет у соседки Анны Дмитриевны до получки или до аванса. Но я не знал, что такое аванс. И мне было смешно, что у меня родители не как у других. Они были хорошие, и мы все любили друг друга, и еще очень любили детские игрушки и пирожные.