Дорога в снегопад - Антон Уткин Страница 12

Кира же вкушала от этой ошибки полными чашами. Медовый месяц они провели на Луаре. Запомнились гобелены, подгоревшие десерты, неудобные подушки-валики, салатовый запах речной воды, безвольные ветви ив, которые меланхолично расчесывали зеленые струи знаменитой реки. Почти сразу же она родила Гошу, и заботы о ребенке наложились на расцветшее чувство. Однако рутина жизни исподволь гасила еще, может быть, не вполне утоленные страсти. Митина работа требовала постоянных встреч с деловыми партнерами, требовала просто семейной дружбы с людьми нужными, а с точки зрения Киры, совсем не нужными; словом, это было подобие светской жизни, до которой у нее совсем не было никакой охоты, хотя была она общительна и умела показать себя отличной хозяйкой. Большинство людей, среди которых приходилось по долгу службы вращаться Мите, казались ей невыразительными и некоторые даже пошлыми, и она удивлялась, как Митя, сталкиваясь с ними ежедневно, умудряется оставаться собой, то есть тем, кого она любила и кому она безоговорочно верила. Понемногу Кира стала отдаляться от мужниного круга, замыкаться в семейных делах, и все реже, все неохотней сопровождала Митю в его бесконечных вечерних странствиях.

* * *

Случались в жизни Мити некоторые женщины, но то были совершенно незапланированные, летучие связи, которые на утро оставляют желание унять головную боль и столь же необходимое желание тут же все забыть и как-нибудь очиститься. Но не так давно от описываемых здесь событий у него появилась постоянная любовница. Более того, он взял ее из полулегального борделя в Гагаринском переулке, где в советское время размещалось общежитие Трехгорной мануфактуры. Попал он туда случайно, после застолья с заместителем министра экономического развития, который считался там завсегдатаем, и вместо секса проговорил с той девушкой, которую выбрал, все положенное и оплаченное время. Он был пленен чистотой линий ее тела, упругостью ее кожи, какой-то легкостью суждения обо всем, но отнюдь не легковесной, а такой, которая не обещала больших забот и заражала собеседника таким же спокойным философским взглядом на вещи, которая, ничуть не умаляя их стоимости, каким-то чудесным образом снижала их значение. И Митя с удивлением обнаружил, что он, оказывается, эстет.

После нескольких визитов к Валерии Митя вступил в переговоры с хозяином заведения, выкупил ее за приличную сумму и снял небольшую, но уютную квартиру в Малом Тишинском переулке с видом на особняк какого-то маститого скульптора, двор которого был заставлен разного размера и различной степени отделки каменными изваяниями. Лера была по-настоящему благодарна и, коль скоро жизнь ее свершила такой крутой зигзаг, решила соответствовать и даже устроилась на курсы английского языка. Обстоятельства ее жизни тоже скоро перестали быть для него секретом: родилась она в Херсоне, училась в Одессе, некоторые перипетии привели ее в Москву.

Конечно, он сравнивал их с Кирой: Кира была идеальная жена, Кира была почти совершенство. И все-таки, глядя иногда в окно на мокнущие под дождем скульптуры, он ловил себя на мысли, что по-настоящему, или, как говорил замминистра экономического развития и как никогда не говорил сам Митя, — реально отдыхает именно здесь. С Валерией было ему легко, и в чем состояла эта легкость, ему сложно было объяснить себе. В сравнении с ней Кира казалась ему тяжеловатой, ее образ мыслей отдавал занудством, как и полагалось образу мыслей прилежной девочки-отличницы, и вообще, довольно честно говорил он сам себе, лучшие годы их миновали. И в последнее время, если близость между ними все-таки случалась, обоим им было непонятно, для чего это делается, а разговоров на эту тему не желала вести ни та, ни другая сторона. Они до такой степени были умны и настолько знали друг друга, что существовали как бы сами по себе во всех ипостасях своего супружеского взаимодействия, не теряя, однако, своей главной и легитимной связи даже в своих собственных глазах. И если бы не история с Гошей, которая так больно и поровну ранила их, прежнее существование их текло бы невозмутимо, как воды Ганга, не прекращающие движения от неимоверного количества нечистых стоков. О втором ребенке они никогда не думали всерьез, и это могло бы поправить дело, но теперь это было невозможно по целому комплексу самых разнообразных причин.

От природы Митя был здоров и силен, разве что немножко увалень. Несколько раз в неделю перед работой он ходил на фитнес и честно, не без удовольствия изнурял себя на хитрых приспособлениях бодибилдинга. Когда на телевизионном канале «Discovery» ему случалось наблюдать тренировки каких-нибудь заморских рейнджеров, его большое сильное тело отзывалось на те движения, которые он видел на экране. Тогда он с каким-то даже испугом чувствовал родство с этими туповатыми парнями, ощущал в себе сладостную готовность слушать корявые, но интонационно энергичные слова ставящего задачу старшего с той же серьезностью, с какой он слушал директивы президента компании на совете директоров, но все это было настолько смутно, что на самом деле имело возможность реализоваться лишь в самых крайних условиях, которые-то и вообразить было сложно.

Иногда он испытывал озорное желание выйти из своей шикарной машины, запросто подойти к человеку, вызвавшему почему-либо его неприязнь, и вместо долгих разговоров просто сказать: «Ну ты че, мудила?», после чего сунуть ему в лицо свой тяжелый кулак, и это, принимая в расчет знание им некоторых изящных, позелененных патиной времени римских юридических максим, заставляло его искренне, хотя и мимолетно недоумевать. Иногда он всерьез гадал, что бы из него вышло в этой жизни, если бы не отец-юрист и не право рождения.

* * *

Катя Ренникова трудилась в пиар-отделе крупного медиа-холдинга, молодого и агрессивного, избравшего местом своего жительства комплекс зданий старинного завода, примыкающего к метро «Курская». Прочные, на века построенные корпуса из кровавого дореволюционного кирпича, в гулких утробах которых некогда пели станки, переоборудывались со всем размахом гламурного капитализма, и молчаливые таджики в мешковатых синих комбинезонах, украшенных красными галунами, покорными вереницами таскали в модные внутренности голубые бутыли офисной воды, как будто это крепость готовилась к изнурительной осаде или опять строили пирамиду Хеопса.

В одном из кафе «Винзавода», находящегося в двух шагах от «пирамиды», Кира поджидала Катю, которая уже успела в подробностях живописать ей посещение их дачи Алексеем. И хотя предполагалось, что встреча, помимо обычных девичьих радостей, в большей степени нужна была Кире, Кате на этот раз тоже было чем поделиться и чем удивить. Она явилась легкая, летняя, вся какая-то светящаяся, как бы сошедшая с пестрого полотна города, но Кира, погруженная в свои печали, поначалу не обратила на это особенного внимания.

— Как ты думаешь, — казалось бы, ни с того ни с сего спросила ее Катя, — можно любить двух мужчин?

Говоря это, Катя имела все основания опасаться, что вызвала по крайней мере громы небесные, и была как-то, сама не зная, как именно, готова к их отражению, но то ли Кира была рассеянна в эту минуту, то ли в голосе Кати не услышала она личной заинтересованности, — как бы то ни было, отреагировала она на это с легкостью попсовой мелодии, и Катя поняла, что того разговора, ради которого она пришла, сегодня не получится.