Злые ветры дуют в Великий пост - Леонардо Падура Страница 12

— Вообще-то мне не стоит сейчас пить кофе, нервы расшатаны до предела, но привычка сильнее меня.

Она вручила мужчинам по чашке, уселась в одно из плетеных кресел и вполне спокойно принялась за кофе, при этом она подняла указательный палец, украшенный платиновым перстнем с черным кораллом. Сделав несколько глотков, Каридад вздохнула:

— Сегодня целый день писала статью для воскресного номера газеты. Знаете, эти еженедельные колонки просто порабощают — хочешь не хочешь, а писать надо.

— Конечно, — сочувственно поддакнул Конде.

— Ну что ж, я вас слушаю, — сказала она, отставляя чашку.

Маноло подался вперед и тоже вернул пустую чашку на поднос, после чего остался сидеть на краешке кресла, будто готовясь встать в любое мгновение.

— Сколько времени Лисетта живет одна? — начал он.

Конде, хоть и не мог видеть со своего места лица напарника, знал, что его зрачки, устремленные на Каридад, начинают сходиться к переносице, словно их притягивает спрятанный там магнит. Это был самый необычный случай непостоянного косоглазия, какой Конде когда-либо видел.

— С тех пор как окончила Пре. Она с раннего возраста была очень независимой и, кроме того, всегда получала стипендию, а квартира пустовала, после того как ее отец женился и переехал в Мирамар. Когда Лисетта поступила в университет, то решила жить там, в Сантос-Суаресе.

— И ее не тяготило одиночество?

— Я уже сказала вам…

— Сержант.

— …Что Лисетта была очень независимой и самостоятельной, сержант, и, ради бога, неужели так необходимо именно сейчас ворошить давно минувшее?

— Нет, конечно, простите. Лисетта в последнее время встречалась с каким-нибудь молодым человеком?

Каридад Дельгадо на мгновение задумалась и одновременно постаралась занять более удобную позицию — села так, чтобы видеть Маноло прямо перед собой.

— Кажется, да, хотя не могу сказать ничего определенного по этому поводу. Лисетта была сама себе хозяйка. Не знаю… Когда мы с ней недавно разговаривали, она упоминала какого-то взрослого мужчину.

— Взрослого?

— Помнится, она сказала именно так.

— Но ведь она встречалась с парнем, который ездил на мотоцикле, не так ли?

— Да, Пупи. Правда, они уже давно рассорились. Лисетта говорила, что они поругались, но, как и почему, не объяснила. Она вообще никогда ничего мне не объясняла.

— А что еще вам известно о Пупи?

— Ничего, знаю только, что мотоциклы ему нравятся больше, чем женщины. То есть, поймите меня правильно… Он целыми днями не слезал со своего мотоцикла.

— А где он живет, чем занимается?

— Живет в доме рядом с кинотеатром «Лос Анхелес», в том, где находится Банк де лос Колонос, только не знаю, в какой квартире, — ответила Каридад и, подумав, добавила: — Чем занимается? Думаю, ничем, мотоциклы, наверное, чинит, тем и живет.

— Какими были ваши отношения с дочерью?

Каридад жалобно посмотрела на лейтенанта, будто ища у него поддержки. Тот закурил и приготовился слушать. Прости, старушка.

— Знаете, сержант, не очень близкими, скажем так. — Каридад помолчала, разглядывая кисти рук, покрытые темными пятнышками. Она понимала, что у нее под ногами — зыбкая почва и ступать надо с величайшей осторожностью. — Я всю жизнь занималась ответственной работой, и мой муж — тоже; отец Лисетты, когда мы жили вместе, мало времени проводил дома, потом она училась, получала стипендию… Ну, не знаю, так получилось, что мы с дочерью постоянно были как-то врозь, хотя я всегда заботилась о ней, покупала ей вещи, привозила подарки из-за границы, старалась угодить. Растить детей — очень трудная профессия.

— Наверное, почти такая же трудная, как вести еженедельную газетную колонку, — заметил Конде. — Лисетта рассказывала вам о своих проблемах?

— Каких проблемах? — переспросила Каридад с таким выражением, будто услышала очевидную нелепость, и губы ее чуть растянулись в подобии улыбки. Она подняла ладонь на уровень груди и растопырила пальцы для более убедительного подсчета: — У Лисетты было все: жилье, образование, активная общественная жизнь, хорошие отметки, одежда, молодость…

Пальцев одной руки не хватило, чтобы пересчитать все материальные и духовные блага, какими пользовалась Лисетта, и две беспомощные слезинки потекли по увядающим щекам Каридад. Ее голос вдруг лишился силы и уверенности, и она замолчала. Не умеет плакать, отметил про себя Конде и ощутил жалость к этой женщине, которая на самом деле давным-давно потеряла единственную дочь. Лейтенант посмотрел на Маноло, показав взглядом, что сам продолжит допрос. Тот затушил сигарету в широкой пепельнице из цветного стекла и откинулся на спинку кресла.

— Каридад, разговор, конечно, не из приятных, но его не избежать, поймите. Мы должны разобраться в том, что произошло.

— Да-да, я понимаю, — сказала она, разглаживая кулачком морщины под глазами.

— А произошло нечто необычное. Вашу дочь убили не для того, чтобы ограбить, поскольку, как вы сами знаете, ничего из ценных вещей не пропало. Изнасилование тоже не рядовое, ее мучили, пытали. Но самое тревожное то, что в тот вечер в ее квартире звучала музыка, танцевали и курили марихуану.

Каридад широко раскрыла глаза, а затем медленно опустила веки. Одна рука, движимая каким-то глубинным инстинктом, поднялась к колыхающейся под джемпером груди, словно желая придержать ее. Женщина сникла и, казалось, сразу постарела лет на десять.

— Лисетта употребляла наркотики? — напрямую спросил Конде, используя возникшее у него преимущество.

— Нет-нет, как вы могли подумать такое! — возмутилась Каридад, немного приходя в себя после минутного замешательства. — Это невозможно! Да, она встречалась с разными молодыми людьми, бывала на вечеринках, выпивала иногда, но чтобы наркотики — нет! Кто вам сказал про нее такое? К вашему сведению, она с шестнадцати лет член Союза молодых коммунистов и всегда была образцовой студенткой. Ее даже делегировали в Москву и в пионеры приняли еще в начальной школе… Вам это известно?

— Да, Каридад, известно, но мы также знаем, что в ночь убийства у нее дома имела место попойка и там курили марихуану. А может, были и другие наркотики, таблетки… Вот почему нас интересует, кого пригласила Лисетта на свою вечеринку.

— Ради бога, — взмолилась Каридад, окончательно потеряв самообладание; из ее груди вырвался резкий рыдающий звук, лицо жалобно сморщилось, и даже роскошные и здоровые белокурые волосы стали похожи на сбившийся парик. Верно подметил поэт, подумал Конде, не изменяющий своим литературным пристрастиям: та дама с золотыми волосами вдруг в одиночестве осталась, «как астронавт в космической ночи». [14]