Шырь - Олег Зоберн Страница 12

— Леха, а я умный? — спросил он. — Только скажи прямо, не крути.

— Все умные, каждый на свой лад, — ответил Леха. — Ты играть умеешь. Давай, сыграй обеденный перерыв, пора.

Горнист протрубил в горн, и Леха достал из-за пазухи пакет с глазированными сырками.

Перекусили. Пошли дальше. Горнист считал кучевые облака и пни в поле, а Леха рассказывал ему, как бродил по пересеченной местности, как женился рано и неудачно, как учился на философском факультете, но не окончил. Рассказал также о выборах Оплота трудящихся. Как трудящиеся люди изнемогли, превозмогли и выдвинули Оплота в Контролеры. Оказалось, Леха и Оплот близко познакомились еще до разгона парламента, заседавшего в Белом бору, когда на какой-то отдаленной просеке они с группой товарищей пытались учредить совместное русско-японское предприятие по освоению новых месторождений клюквы и грибов.

«С Лехой не пропадешь, — думал горнист. — Ну а если пропадешь, то не сразу».

— Друг, а когда мы до совхоза «Восход» дойдем? Пора бы уже, — сказал он.

— Совхоз этот нам больше не светит, — ответил Леха.

В поле показались несколько изб. Подошли к ним. Окна заколочены. Возле одной избы паслась на привязи серая коза. Она перестала жевать траву и уставилась на горниста с Лехой.

Решили зайти в эту избу, узнать, есть ли хозяева, чтобы доложить Оплоту.

Горнист поднялся на крыльцо, постучал.

Никто не ответил. Открыв незапертую дверь, он испугался: в сенях — ногами к порогу — лежал труп мужчины в мундире немецкого офицера времен Отечественной войны.

— Леха, тут мертвец! — крикнул горнист.

Вошел Леха, осмотрел тело. Желто-серое лицо мертвеца выражало отвращение и усталость. Из нагрудного кармана кителя у него торчал листок бумаги, мелко исписанный синими чернилами. Леха взял записку и прочел вслух: «Ты погиб, потому что всю жизнь метался между двух лесов, между Шервудским и Булонским. Змея выползла из-под можжевелового куста и укусила тебя, когда ты польстился на трюфеля, не воспринимая всерьез легенды старой Англии. Какую музыку ты слышал при этом? Ты выронил папку с партитурой, а мы проявили твердость. Теперь восемь тысяч лет тебе суждено есть рябиновые булки в «Макдоналдсе» на погорелой поляне. Страх поможет, страх не поможет. Так говорим мы, рязанские скауты».

— Кто? — не понял горнист.

— Скауты. Это вместо пионеров, — сказал Леха. — Видишь, угробили человека, метафизической арматурой избили, даже следов не осталось. А все почему? Потому что у него свободный культурный миф в жизнь прорвался. А жизнь между двух лесов — это что? Это не просто сбор когнитивных трюфелей, а навязчивая идея, метания, творческий поиск, ритуальные переодевания, большие деньги в конце концов. И вот когда после очередного маскарада занесло его не в ту избу, свернули ему скауты императив… надо доложить Оплоту…

Леха продолжал рассказывать про жуткую боль, которую испытывает человек, когда ему сворачивают императив, а горнист стащил с покойника сапоги и надел их сам. Китель его тоже надел, поверх футболки. Оставалось только треснувшие шорты сменить на штаны, но снять с покойника брюки он не решился.

Изба была пуста. Только в углу комнаты стояла старая швейная машина «Зингер» с педальным приводом, а на полу в сенях, рядом с телом, валялась пустая соломенная корзина. Леха предположил, что в ней были трюфеля, принесенные человеком в мундире, и что скауты забрали их с собой.

— Пойдем, горнист, — сказал он, — у нас впереди много всего, нечего тут с мертвецом сидеть.

Отошли от избы метров на двадцать.

— Э-эй, э-эй, — позвал кто-то сзади.

Оглянулись.

Коза блеет.

Леха вернулся, отвязал козу и угостил ее зеленым яблоком (много чего у него было припасено).

Они шли дальше и старели. Вокруг становилось оживленнее. На пути встречались кооперативные ларьки, деревни и поселки с живыми трудящимися. Дорога пересекалась другими дорогами.

Горнист старался считать и запоминать все, что видел, на всякий случай, для отчета перед Оплотом, а Леха сказал, что так подробно докладывать не нужно.

Люди смотрели на путников с удивлением: вон, мол, ничего себе — фашист идет (горниста в кителе принимали за фашиста), откуда взялся?

Дошли до большого города. Вокруг — высотные дома, множество граждан и автомобилей неизвестных марок.

Сели передохнуть на тротуаре возле какого-то ресторана. Появился охранник, прогнал.

Притащились в парк. Искали там в урнах и вокруг скамеек пустые бутылки. Леха сказал, что их можно сдать, чтобы купить еды и водки.

Когда набрали две сумки бутылок, в парке появились местные оборванцы. «Валите отсюда, — сказали они, — это наш сектор, нечего зариться на чужую стеклотару». Хотели отнять сумки, но Леха отпугнул их, пригрозив, что доложит о бесчинстве Оплоту.

Пришли к приемному пункту сдать бутылки, но опоздали: пункт уже закрылся до завтра. Леха подумал и предложил пойти стрелять деньги у ближайшего метро. С рацией, горном и брякающими сумками долго брели по проспекту к метро. В подземном переходе, у стеклянных дверей на станцию, приставали к гражданам, клянчили мелочь.

Протягивая к людям грязную ладонь, горнист постарел еще, оброс седоватой бородой. Леха тоже оброс.

Набрав немного денег, они сходили в магазин, купили черного хлеба, пакетик майонеза и водки.

Передали сообщение Оплоту о том, что видели. Оплот остался доволен.

Спать полезли в подвал девятиэтажного дома. Леха подзарядил там от сети аккумулятор рации.

Горнист сыграл отбой.

Ночью в подвале свиристели сверчки.

Утром сдали бутылки и постарели сразу лет на десять, ослабли.

Потекли дни, похожие друг на друга. К зиме горнист с Лехой удачно подобрали себе на свалке теплую одежду: пару штанов на вате, пальто и бараний тулуп.

Они всё бомжевали, но исправно выходили на связь с Оплотом, докладывали, как идут дела, пока однажды Оплот не пропал. Леха долго звал его, но без толку.

Горнист сыграл отбой, и Леха выбросил свою военную рацию.

Однажды весной они, напившись дешевого портвейна, сидели в парке под жасминовым кустом. Мимо шли малолетние гопники. Народу вокруг не было, и гопники принялись их избивать. Пинали ногами, отняли у горниста горн.

— Наверно, на помойке, козел, нашел, — сказал один гопник.

— В цветмет сдадим, — отозвался другой.

Гопники исчезли, забрав горн.

Горнист поднялся, утер нос, сплюнул выбитые зубы, помог встать Лехе, и они пошли туда, куда уходят все советские люди.