Перелом - Ирина Грекова Страница 12

Я разглядывала соседа. Он был не совсем обыкновенен. Глаза продолговатые, пристальные. Их чернота отливала бронзой. Что-то иконописное в них, не вяжущееся с военной формой. Полковник с глазами архангела. Когда-то видела в церкви образ архангела Михаила с точно такими глазами…

— Два чая, пожалуйста, — сказал он проводнице.

Шаткий столик подрагивал, съезжала вбок скатерка со стеклянной пепельницей. Это тоже были предметы, ими можно было любоваться, принимать в душу.

Появились два стакана чая, сахар, печенье. «Спасибо, девушка!» Он сунул ей в руку не то три рубля, не то пять. Она попыталась отсчитать сдачу, но он ее выпроводил: «Идите, милая! У нас тут с дамой приватный разговор». Та понимающе кивнула. Он вынул из «дипломата» несколько свертков со снедью. Появилась бутылка с огненно-красной жидкостью.

— Вы позволите?

— Спасибо, не пью.

— Совсем не пьете?

— Почти совсем. Только по особым случаям…

— Так будем считать нашу встречу за особый случай! Ваше здоровье!

Пригубила вино. «Нет, так не пойдет! До дна!» Выпила до дна. От вина, крепкого, сладкого, потеплело внутри. Что я делаю? Пью, да с кем-то чужим, незнакомым…

— Еще по одной?

— Не надо! — прикрыла стакан ладонью.

— Нет, надо! — отвел мою руку сильными, смуглыми пальцами. И рука как у отца, не только голос. Какое-то колдовство. Выпили.

Короче говоря, непривычная к вину, я опьянела быстро, и понесло меня, понесло… Незнакомый казался знакомым. Голос отца — оттуда, из первого детства… Белые просторы за окном по-прежнему бежали мимо, но уже посерели, принахмурились. Сизо-розовая заря прикоснулась к ним. Все это было безмерно красиво. И вдруг…

— Как вы хороши! — сказал сосед. — Как я рад, что встретил именно вас! Как вас зовут?

— Кира. Кира Петровна. А вас?

— Виктор. Виктор Владимирович. За наше знакомство!

И так далее.

Он говорил мало, больше молчал, сузив свои странные глаза, придвигаясь все ближе. Непонятным образом случился поцелуй. За ним — второй, третий… Все это было похоже на любовь, о которой я читала в книгах: внезапную, всепобеждающую, сильную, как что? Кажется, как смерть. «Неужели? — с ужасом подумала я. — Да, похоже…»

Я не узнавала себя. Общее приятие мира продолжалось, даже взмывало выше, захлестывало. Под ногами уже не было дна… Ну и пусть. Так даже лучше — без дна. Каким-то образом мы оказались уже на «ты», называли друг друга «Кира» и «Витя». Я дала ему свой адрес и телефон; по делам службы ему иногда приходится бывать в моем городе. «Город-сказка», — выразился он, и мне понравилось, хотя похоже было на статьи Бориса. Словом, все вверх ногами… Исчезло, провалилось все такое важное раньше — работа, больница, Главный, сыновья… Остались странные, черно-бронзовые глаза архангела, ромбовидный значок на его груди, о который я оцарапала щеку… «Вот, значит, как это бывает», — пьяно подумала я.

— Граждане, через полчаса Москва, — сказала, входя, проводница. Извиняюсь, конечно, — добавила она, видя, что «граждане» целуются. Приготовиться к выходу. Билеты нужны?

— Нужны, — сказали мы одновременно. Она выложила билеты.

Значит, все. На пороге — Москва.

Странные, уже чужие глаза подернулись дымкой. Аккуратно сложил в «дипломат» остатки закусок, поставил пустую бутылку под столик. Молча снял сверху мой чемодан. Неужели все?

Голос из репродуктора:

— Граждане пассажиры, наш поезд прибывает в столицу нашей Родины, город-герой Москву. Проверьте, не забыли ли вы что-нибудь из своих личных вещей.

Как будто ничего не забыла. Пальто, шапка, шарф. Чемодан в руке, через плечо — ремень молодежной сумки… Кругом все покачивалось, плыло. Толпящиеся деловые спины в коридоре. Среди них — его спина, уже совсем чужая. Неужели не обернется, не попрощается? Обернулся. Рука, вежливо поднятая к фуражке. Сошли на перрон. Какая-то женщина: «Витя!» Обняла, поцеловала. Вероятно, жена. Впрочем, какое мне дело? Ничего особенного не произошло. Несколько поцелуев. С кем не бывает? Со мной не бывало. Только почему так больно? Не надо было пить. Поделом мне.

Стояла на перроне с чемоданом у ног. Бородатый молодой человек в запушенной снегом шапке выделился из толпы, подошел, поклонился и спросил:

— Кира Петровна Реутова?

Отчетливо пророкотали три «р».

— Я из оргкомитета, приехал за вами.

— Отлично. — Изо всех сил стараясь не подать виду, что Кира Петровна Реутова попросту пьяна.

Что это было? Зачем?

И вообще, оглядываясь назад, я все яснее вижу, сколько в моей жизни было поступков (или не поступков, попустительств), сделанных не почему-либо, а «просто так»…

«И это русское словцо „так“ прелестно», — писал, кажется, Достоевский.