Огненная река - О Чонхи Страница 12

Поскольку этот доктор, славившийся искусством иглоукалывания и прижигания, жил в замечательном большом особняке на вершине горы, среди теснившихся вокруг дощатых хибар, мне пришлось подниматься, задыхаясь, от автобусной остановки по крутой дороге почти полчаса.

Солнце уже заходило, но разогревшаяся от жары гора, покрытая большими камнями и мелким щебнем, всё ещё не остыла и дышала раскалённым паром. Вскоре я высунул язык и стал задыхаться, а взмокшая от пота мать льнула к моей спине и ныла, всхлипывая и просясь в туалет. А я всё повторял, что она сможет сделать свои дела, если немного потерпит, пока я пройду чуть дальше.

Из открытых дверей домов женщины без всякого стыда выливали содержимое ночных горшков на улицу. «Сынок, я тебя очень прошу, ссади меня, пожалуйста», — мать кулаком стукнула меня по плечу. Я был вынужден разнять руки, сцепленные под её задом. Мы были уже на вершине холма, и я мог рукой достать до края изогнутой крыши дома доктора. Подняв подол материной юбки, я засунул его край за пояс, после чего как ни в чём не бывало, будто для меня это привычное дело, отвернулся и направил свой взгляд далеко, в противоположную сторону от того места, куда мы поднимались. Там была каменоломня.

Солнце отражалось от гранитных скал многочисленными брызгами, каменотёсы гулко били по камням. Каждый раз, когда они разрубали твёрдую породу своими острыми зубилами, раздавался грохот, от которого, казалось, сверкали и вспенивались солнечные лучи. Глаза слезились непонятно отчего, то ли потому, что пот стекал меж ресниц, то ли от ослепительных лучей, отражавшихся от каменоломни. Открыв глаза, я увидел, что из дома, стоящего в густой тени, на меня смотрит, прислонившись к двери, похожая на привидение, голая старуха. Меня вдруг пробрала дрожь. Стало ужасно стыдно, что я должен опять взвалить на спину свою мать, которая всё ещё сидела немного в стороне от дороги, и раздеть её у доктора, мокрую от пота и мочи. Но заставило меня повернуть назад не это. Я заметил вышедшего нам навстречу подышать вечерним воздухом мужчину с ребёнком на руках, которого он ласково прижимал к себе. Когда я увидел этого мужчину — крепкого, в льняной куртке с широкими рукавами и таких же штанах, чистых и хорошо выглаженных, я интуитивно почувствовал, что это и есть китайский врач. И, недолго думая, пустился с матерью на спине в обратный путь.

Я никогда не считал себя почтительным сыном и никогда не хотел им стать. Я не надеялся, что мать, которая лежала после апоплексического удара почти семь лет, вылечится иглоукалыванием. До сих пор я не могу чётко объяснить, почему тогда так поступил, но этот случай остался в моей памяти даже после смерти матери, и воспоминания о нём временами мучают меня.

На нижнем этаже в холле было шумно. Били в большой традиционный барабан чангу и нестройно пели. Пьяные голоса смешивались с нежным звучанием корейского кларнета наллари. Грубый южный диалект проникал в мозг и разрывал барабанные перепонки, вызывая все эти ассоциации и воспоминания. Мысли, что беспорядочно роились в голове, выстроились в одну линию и развеялись; я спокойно доверился плывущим звукам и взглянул на часы. Это была всего лишь давняя привычка, ничего не значащая в нынешней жизни. Секундная стрелка, которая ещё недавно шла, теперь остановилась. Когда я это заметил, из ванной через тонкую фанерную дверь послышалось, как несколько раз подряд плеснули водой. То, что часы остановились, как ни странно, меня обеспокоило. Ещё когда я лежал на кровати, секундная стрелка шла, я это точно помнил. Но когда я перестал прислушиваться, она ушла от меня и исчезла в пространстве, которое мы называем неведомым, прошлым. Почему я вдруг вспомнил китайца-врача, мать? Отчего я думаю о тех своих поступках, за которые не могу ответить, и страдаю от этого? Почему я до сих пор не свободен от того времени?

— Ах, этот проклятый гам! Везде шумно. Или, может быть, мы останавливаемся в таких местах?

Жена вышла из ванной с синими губами. Дрожа от холода, она встряхивала мокрыми волосами и искоса поглядывала в зеркало. Повсюду разлетались капли воды. Комната была небольшая, и стул у туалетного столика, на край которого села жена, почти вплотную примыкал к кровати, поэтому несколько капель, попавшие мне на ноги, принесли ощущение нового холода, но я не убрал ног и завёл часы.

Интонации голоса и движения рук жены выражали упрёк.

Наверняка у неё плохое настроение. Из-за того, что я нашёл такую дешёвую гостиницу, а не дорогую и хорошую, она скорей всего думает, что я слишком скуп, я в этом уверен. К тому же, видимо, вода была холодной. Я только услышал звук открывающегося крана после того, как она зашла в ванную, как тотчас же она вышла оттуда посиневшей. Кроме того, её халат, купленный специально для этого путешествия, такой тонкий, что через него просвечивает тело, и на неё жалко смотреть.

— Ужасно. Я, кажется, вернусь домой совсем простуженной.

Жена, демонстративно ворча и надув губы, раздвинула шторы. Не находя подходящих слов, я поднялся и смотрел, как темнота, наполнявшая комнату, исчезает по мановению рук жены. Её упрёк был справедлив. Когда мы шли по главным улицам города мимо расположенных в ряд гостиниц, я по старой привычке зашёл в ёгван, дряхлую дешевую гостиницу на краю пристани.

Жена, будто стараясь успокоиться, отвернулась от меня и долго стояла у окна. Я подошёл к ней. Из окна была видна пристань, близкое море плескалось прямо у гостиницы. Может быть, из-за тумана, опускавшегося на темнеющее море, огни кораблей, что стояли на якорях, выглядели слабыми и тусклыми.

Жена выпила таблетку от морской болезни до того как села в поезд, поэтому была в полусонном состоянии, но вдруг оживилась, когда мы стали приближаться к конечной станции. Она промакнула пуховкой лицо, на котором проступили тёмные пятна, и с огорчением осмотрела свою помявшуюся в пути одежду. На ней был костюм из толстой шерсти, её не легко было расправить, но она всё продолжала гладить юбку ладонями.

— Давай прежде всего определимся, где мы остановимся. Хорошо бы принять тёплый душ. Давай выпьем чего-нибудь крепкого. А ночью пойдём танцевать.

Я смотрел на жену и думал, что женщин трудно понять. Хотя я кивал неискренне головой, стараясь не мешать людям, сидящим рядом, но на самом деле я ни разу не видел, как она танцует, и даже не представлял себе, что она это умеет. Жена постоянно сидела в комнате, продуваемой ветрами, закутав в одеяло мёрзнущие плечи, и вязала что-то на спицах. Так она проводила длинную-длинную зиму, а когда наступала весна, она, экономя щекочущие солнечные лучи, как кошка, выгнув спину, вышивала пионы, фениксов, цветущую вишню и пышную японскую жимолость. Я смотрел на неё, всё время занятую то вязанием, то вышиванием, и мне казалось, что даже в ад она отправится с вязальной спицей и иголкой. Но вне дома жена выглядела другой. Может быть, от чувства освобождения и безответственности, которое даёт путешествие. Её округлившийся живот был незаметен под широкой одеждой. Когда мы вышли из поезда, с моря нас обдало пронизывающим ветром поздней осени. В порчу было холодно и влажно. На незнакомой улице я ненадолго остановился, сунув руки в карманы плаща. Машины, гудя, проносились мимо нас, стоящих с чемоданами. Мы приезжали сюда в свадебное путешествие. Тогда мы вышли из поезда, сразу взяли такси и направились в недорогую курортную гостинцу у горячих источников, где провели два дня. Это путешествие почти не отличается от той поездки.