Мокко. Сердечная подруга - Татьяна де Ронэ Страница 12

Отныне я баловал себя блюдом изpensione «Дочиоли», которое было легко приготовить: несколько ломтиков помидора и моцареллы, нарезанная веточка свежего базилика и заправка из оливкового масла и лимонного сока. Еще я полюбил разноцветные сочные фрукты и ягоды: дыни, персики, клубнику и малину. Я научился наслаждаться совершенной свежестью рыбы, богатым вкусом цельнозернового хлеба, простотой спагетти «а-ля карбонара».

Каждый день ровно в половине пятого я готовил себе чашечку чая, строго следуя указаниям миссис Уэзерби. С чаем прекрасно уживался кусочек легкого кекса, купленного в ближайшей кондитерской.

Однажды Матье спросил, можно ли ему прийти ко мне на чай с матерью. Я давно не виделся с бывшей супругой. Один раз, после операции, она ненадолго заглянула ко мне в больницу.

Элизабет относилась к той редкой категории женщин, которые старели красиво. В свои тридцать восемь она казалась на десять лет моложе. Высокая, со светло-каштановыми волосами, орехово-карими глазами, подтянутой фигурой и уверенными, спокойными манерами, она была очень привлекательна. После развода мы пытались сохранять хорошие отношения для блага нашего ребенка.

Появился ли в ее жизни другой мужчина? Она предпочитала об этом умалчивать. Мне на этот счет ничего не было известно, Матье тоже никогда не касался этой темы. Внимательная и преданная мать, теперь она дарила свою нежность сыну, но никогда не опекала его чрезмерно, как меня моя мать. Вместо того чтобы подавлять, Элизабет направляла Матье, позволяя ему развиваться в своем ритме. Наш сын прекрасно учился, думал о своем будущем – серьезный и хорошо воспитанный мальчик. Как многие дети родителей, которые развелись, он мог бы тяжело переживать наше расставание. Элизабет хватило ума никогда не очернять меня в глазах сына. В итоге наш развод не стал для него моральной травмой – наоборот, он научился уважать в нас личности, пусть и такие разные. И все это благодаря своей матери. Много раз мне хотелось сказать ему об этом. Но я боялся увидеть в ответ слегка ироническую улыбку. И я молчал.

И вот она пришла на улицу Шарантон вместе с Матье. Пока я готовил чай, Элизабет с любопытством осматривала мои пенаты.

– Ты здесь все поменял! И, надо сказать, мадам Робер работает на совесть: в доме безукоризненно чисто!

Матье хихикнул.

– Он уволил мадам Робер. Теперь он сам убирает.

Элизабет пару минут молча переваривала эту информацию.

Я принес большой поднос и сел, чтобы разлить чай.

– Milk? Sugar? – спросил я, подражая голосу миссис Уэзерби.

Матье это показалось забавным. Элизабет изучающе смотрела на меня.

– У тебя новая стрижка? – Да.

– Кажется, ты поправился…

– На четыре килограмма.

– Тебе это к лицу.

Во взгляде ее серьезность смешалась с легкой насмешкой. Это было мне так знакомо…

– А одежда?

Она указала на мои новые джинсы, рубашку поло цвета спелой малины, белые теннисные туфли.

– Все новое.

– Так я и думала!

– Тебе нравится?

Матье с интересом наблюдал за происходящим.

– Да, – тихо сказала она. – Ты выглядишь моложе. Элизабет молча выпила свой чай, потом спросила:

– В твоей жизни появилась новая женщина?

– Нет.

– Нет никакой женщины! – подтвердил Матье. – Я бы ее увидел.

Элизабет задумалась.

– Ты все время улыбаешься! И даже смеешься… И смех твой звучит по-другому. Ты, случайно, не влюбился?

– Точно нет, – отозвался я.

– Ты врешь! – заявила Элизабет. – Признавайся, где ты ее прячешь? Кто она? Я ее знаю?

Я переменил тему, стал спрашивать ее о работе. Элизабет работала телефонисткой в издательстве. Но ей, несмотря на мой живой интерес, не хотелось говорить о работе.

– Как тебе удалось бросить курить? – спросила она, тем самым поставив жирный крест на моих расспросах.

– Это было трудно, – пришлось мне признать. – И до сих пор мне тяжело, когда кто-то рядом курит. Но я держусь молодцом. То же самое со спиртным. Занятия спортом, прогулки помогают мне отвлечься.

– А телевизор? Ты по-прежнему от него не отрываешься?

– Я смотрю его намного реже.

Элизабет скатала в шарик последние крошки своего пирожного. В глазах ее блеснул странный огонек.

– Не верится, что ты десять лет отравлял нам жизнь своими окурками, пивом и вином… Ты был невыносимым, изводил меня упреками! А по вечерам либо сидел за компьютером, либо играл в теннис со Стефаном!

Матье уловил странную нотку в голосе матери.

– Но ведь это в прошлом… – начал было он.

И вдруг Элизабет засмеялась. Она чуть не подавилась куском кекса.

Много лет я не слышал, чтобы она смеялась. Мы с Матье с изумлением смотрели на нее. Откинувшись на спинку дивана, она никак не могла успокоиться.

– Я развелась с алкоголиком, курильщиком, эгоистом, занудой, который привык отвратительно одеваться и жить в грязной берлоге… – запинаясь, выговорила она наконец. – А теперь я пью чай в гостиной, пахнущей гигиеническим аэрозолем, рядом с модно одетым красавчиком, улыбчивым, чистеньким, и он первый раз в жизни расспрашивает меня о работе! Изумительно!

Почему-то мне вдруг тоже стало смешно. Матье присоединился к нашему веселью. Трое Бутаров заливаются смехом – зрелище неожиданное, но отрадное.

– Знаешь, Брюс, – проговорила Элизабет, всхлипывая от смеха, – тебе нужно было давно пересадить новое сердце. Не знаю, кому оно принадлежало до тебя, но это наверняка был замечательный человек!

* * *

Во время болезни наши со Стефаном отношения изменились, и не в лучшую сторону. Я запомнил вечер, который стал началом конца. Мы ужинали вместе в модном ресторане, который выбрал Стефан. В этом роскошном месте, кишащем актерами, манекенщиками, журналистами и писателями, я чувствовал себя неловко. Что до моего друга, то он был знаком со всеми – от хозяина ресторана до официанток.

На Стефане был синий блейзер, очень яркий и привлекающий внимание. Светлые волосы, слишком длинные, на мой взгляд, были зачесаны назад – с такой прической часто изображают падших ангелов. Его мобильный звонил без конца. Стефан говорил громко, и весь зал слушал его разговоры. Сначала позвонила его жена, потом – помощник, потом – любовница, потом – мать. Он сообщал мне об этом, заговорщицки подмигивая, в то время как принесенное официантом блюдо остывало на столе.

К своей жене Стефан испытывал снисходительное презрение, и долгое время я следовал его примеру. В нем я нашел верного компаньона и надежного друга, который никогда не позволял женщинам вставать между нами, поскольку считал, что дружба – прежде всего.