Моя судьба - Саша Канес Страница 12

— Кстати, мама! Кто у нас живет во флигеле?

— А! Это Евпатий!

— Кто, кто?

О существовании имени «Евпатий» я помнила только из школьной программы по истории Древней Руси. Была там такая полулегендарная личность — витязь Евпатий Коловрат. Славен был он тем, что могуч был и крушил все, что под руку попадется. В реальной жизни я ни одного Евпатия не встречала.

— Это какой-нибудь очередной церковно-приходской псих?

— Да нет, что ты! — Мама покраснела: она не любила вспоминать своих серпуховских «товарок». — Евпатий достался нам от предыдущих владельцев дома. Присматривает за хозяйством. Он и сантехник, и садовник. Смотри, какие огурцы и помидоры у него вырастают. — Мама протянула мне миску со свежесобранными черно-фиолетовыми помидорами и светло-зелеными пупырчатыми огурцами. — Попробуй! Я совсем забыла их к яичнице подать.

Овощи и впрямь были потрясающе вкусными. Несмотря на то что была сыта, я съела здоровенный сладкий помидор и два неимоверно хрустких огурца.

— А жена у него кто?

— У него нет жены. Он одинокий, — с грустью ответила мама. — И вообще, — добавила она, — Евпатий — язычник!

— Что?! — Я подавилась третьим огурцом.

После завтрака я пошла осматривать новые владения. Ощущать себя чуть ли не помещицей было здорово и непривычно. Несмотря на доставшееся мне от отца наследство, я никогда не мечтала о собственном доме. Я женщина городская и до хозяйственной деятельности ленивая. У меня и в квартире всегда кавардак. И если бы не мама, я наверняка была бы завалена падающими на меня отовсюду вещами. Как поддерживать порядок в новых условиях, я себе не представляла. А потому меня, безусловно, обрадовало наличие «уже готового» работника, но при этом несколько беспокоили как его необычные религиозные воззрения, так и странная половая жизнь.

Я прошла по периметру бетонного четырехметрового забора, осмотрела автоматические ворота, которые вчера с помощью дистанционного пульта открыл водитель Алексей. Затем направилась к теплице и к флигелю. И сразу же налетела на Евпатия. Он был уже не голый, на нем имелась чистая льняная рубаха и короткие льняные штаны, подвязанные на поясе веревкой. Язычник примостился на пластмассовом садовом стуле и… плел лапти. Завидев меня, он отложил свою работу на низенький столик, встал и церемонно поклонился:

— Здравствуйте, хозяюшка!

— Добрый день! — ответила я. — Мама мне про вас рассказывала, Евпатий…

— Микулович! — подсказал он. — Вообще-то батюшку моего Михаилом величали, равно как и меня нарекли при рождении Евгением. Но я имена все в загсе поменял, дабы не отрываться от исконных корней.

Я не знала, как реагировать на его откровенность, и перешла на более прозаическую тему:

— А огурцы с помидорами у вас замечательные уродились. Я утром пробовала. Не оторваться.

Как у всех рыжих, кожа у него была тонкая, и он буквально на глазах краснел то ли от смущения, то ли от удовольствия.

— Благо дарю! — Он произнес именно раздельно: не «благодарю», а «благо дарю», и в пояс поклонился. — Но огурец — это не исконный наш продукт, равно как и помидор. Вы вот попробуйте взращенную мною репу! Не побрезгуете ли, хозяюшка, пройти в мое обиталище?

Честно говоря, помня увиденное утром, я немного замешкалась у входа во флигель. Однако, осознав, что ничего мне угрожать не может, прошла. Могло показаться, что я попала в краеведческий музей: куча каких-то деревянных орудий труда и неведомых мне приспособлений, глиняные горшки, ухваты и расшитые льняные тряпочки и салфетки.

Евпатий протянул мне деревянную миску, наполненную нарезанной соломкой желтой репой с луком, солью, подсолнечным маслом и разнообразной зеленью. Я зачерпнула этот салат здоровенной деревянной ложкой и попробовала. Было вкусно.

— И кваску попейте моего, — Евпатий протянул мне деревянную кружку и наполнил ее из кувшина приятно пахнущей влагой. — Квасок-то у меня не простой, а на меду! Русскому человеку вообще сахар белый ни к чему — испокон веков наши предки бортничали, и от меда все сладости и пития русские шли.

Напиток действительно был замечательным. Я совершенно искренне похвалила и квас и репу.

— Репа сейчас редкость, — вздохнул он. — Все на картошку индейскую перешли. А она нашему исконному корнеплоду не ровня! И витамин в ней, в картошке, не тот! Редька да репа — вот то, что нам надобно! И никаких там докторов Аткинсов заморских почитать ни к чему. Питались бы, как русским людям испокон положено, так не нужно было бы по докторам, по диетологам всяким шляться — животы бы не росли, да и не болели бы!

Я вспомнила, как выглядело сверху его голое костистое тело.

— А сами вы ничем не болеете? — поинтересовалась я у Евпатия.

— Я плохой пример, — грустно ответил он. — Меня сколько по тюрьмам мучили за правдивое мое слово… Понятное дело, что здоровья это не прибавило.

— Так вы диссидентом были?

Он тоскливо взглянул на меня:

— А как вы думаете, хозяюшка, как называли и куда отправляли думающего человека, имеющего к тому же твердые убеждения?

— Простите, Евпатий Микулович, я пока так и не поняла, какие у вас, собственно, убеждения? Вы националист?

— Да охрани меня Ярило! — воскликнул он. — Я за то, чтоб каждый народ в своей природной вере жил. И немчура католическая да лютеранская, и магометане, ежели мирная, и китайцы всякие там буддийские…

— А вы сами какую религию исповедуете, Евпатий?

— А я ничего не исповедую! Я поклоняюсь! Всему, чему русский человек испокон веков поклонялся: Земле-матушке-кормилице, Ярилу-солнышку, Даждь-богу — дождю и ветру. Вы обратите внимание, разве православие ваше привилось русскому человеку?

— Да, в общем-то, не мое оно!

— А вы к словам не придирайтесь, хозяюшка! — чувствовалось, что он волнуется. — Я образно сказал! Вы у любой старухи в церкви спросите, читала ли она Библию, Новый Завет, Псалтирь — все те книги, которыми ее заклинают? Отвечу — нет, не читала! Зато от матери и от бабки собственной все приметы знает: и с какой ноги вставать, и как в зеркала глядеться, когда воротилась. И про бабу с пустыми ведрами знает, голубушка. А что это, как не корневая наша языческая вера! И в ней хорошо наш народ жил до князя-крестителя. И земля родила, и мир со всеми народами был.

Евпатий в очередной раз тяжко вздохнул.

— Да, вам, наверное, все это скучно, хозяюшка… Заболтал я вас!

— Напротив! Вы очень заинтриговали меня вашими религиозными воззрениями. Расскажите, пожалуйста, подробнее о своем, так сказать, жизненном пути!

— Вам действительно интересно?

— Очень!

Евпатий устроился удобнее и устремил взор к небесам. «Только гуслей ему не хватает!» — подумала я про себя.

— Все было у меня, как у всех в семидесятые годы, — начал он. — После школы поступил на исторический факультет пединститута имени Ленина. И, будучи человеком убежденным и увлеченным своими воззрениями, сразу начал собирать вокруг себя молодых людей, призывал их совместно бороться за возрождение древних обычаев. Был я, кстати, тогда еще комсомольцем, как все, и с властью конфликтовать не собирался. Наоборот — помочь хотел! Тогда советское руководство разработало Продовольственную программу, чтобы справиться с дефицитом продуктов питания в стране. А я незадолго до того вступил в группу последователей старца Порфирия Иванова и узнал от старших товарищей о древнерусском обычае перед посевом оплодотворять землю. Посоветовавшись со учителем, собрал я небольшую группу прогрессивно настроенных единомышленников, чтобы совершить этот древний обряд перед посевной.