Между строк - Януш Леон Вишневский Страница 12

Это не были акты возмездия, проводимые в состоянии кипящей ненависти. Это была, как сказал солдат, хладнокровно скалькулированная американскими офицерами операция. «Когда мы убьем матерей, некому будет рожать солдат для Вьетконга. Когда мы убьем детей, некому будет вступить во Вьетконг. А когда мы убьем всех, не будет наконец никакого Вьетконга» — так говорил тот солдат. Возможно, он услышал это от лейтенанта Уильяма Колли, одного из главных ответственных за Ми-Лай. После прошедшего в США курьезного скандального процесса его приговорили к «мучительному» наказанию: сорок четыре месяца домашнего ареста. С правом на увольнительные. Хоть каждый день…

Деревушка Ми-Лай лишь одна из сотен обращенных американцами в пепел. И об этом мы узнаём (сорок лет спустя!) из книги Грайнера. Проблема состояла в том, что американцы часто не располагали сведениями, какая из деревень поддерживает Вьетконг (то есть вьетнамских партизан в Южном Вьетнаме — это для сведения нашим более молодым читателям), а какая нет, так что для большей уверенности они уничтожали те деревни, в которых находили большие запасы риса, предполагая, что они предназначены для партизан. Ассоциации с усмирением польских деревень немцами во время Второй мировой войны как-то напрашиваются сами собой…

Не случайно, и тем более не для рекламы, я упомянул марку культовой зажигалки «Zippo». Славу военной преступницы она получила в 1965 году, когда американское телевидение показало репортаж об американском военно-морском патруле, в котором солдаты поджигали ею бамбуковые хижины вьетнамских крестьян. То zippo a village — так в просторечии называли усмирение деревни. И напалмы тоже называли просто «zippo», а слово «zippoing» стало для американского солдата синонимом любого поджигания.

Репортаж о бойне в Ми-Лай — лишь маленький фрагмент из книги Грайнера. Нужно иметь крепкие нервы, чтобы читать ее и до боли не сжимать кулаки. Мои кулаки сжимались не только когда я читал описания зверств американских военных во Вьетнаме. Мои кулаки сжимались и тогда, когда я видел страшные цифры, которые менее внимательный читатель мог просто проглядеть. Во время так называемого усмирения, проводившегося Девятой дивизией армии США с ноября 1968 года по апрель 1969 года в районе дельты реки Меконг, американцы убили 11 ООО человек, «реквизировав» при этом… 748 пистолетов, винтовок и ножей. Ножи тоже включили в статистику! Порой изощренность американских защитников справедливости доходит до абсурда. При этом нетрудно пересчитать, в какой пропорции убитое гражданское население было обеспечено оружием. Грайнер, по моему мнению, слишком деликатно обходится с американцами и оставляет читателю возможность самому сделать вывод. А должен был бы четко написать, что на каждого убитого ребенка, на каждую убитую женщину, на каждого убитого мужчину в дельте реки Меконг приходилось 0,068 винтовки, пистолета. И, разумеется, ножа.

Куать Тху Нгует слушает молча мой рассказ о том, какое впечатление произвела на меня эта книга. Я заметил, как дрожат его руки. Я обрываю рассказ. «Что он может знать?» — так, наверное, думает он обо мне. И он прав, что я вообще могу знать о том, что происходило во вьетнамской деревушке Ми-Лай в феврале 1968 года? Я даже не удосужился отыскать на карте то место, где она находится.

Мы обмениваемся с Куать Тху Нгуетом новогодними поздравлениями. Он произносит их по-вьетнамски, я по-польски. У них, в Ми-Лай, этот год другой по счету, но какое это имеет значение. Сейчас он живет здесь, и он перенял наше летосчисление. Когда я прощался с ним, из-за шкафа, в котором стояли бутылки с вином, он достал костыль, осторожно сполз со стула и, прихрамывая, проводил меня до самых дверей. У Куать Тху Нгуета нет ног. Американцы отстрелили ему обе ноги в Ми-Лай. А потом, много лет спустя, в рамках филантропической программы ООН, американские врачи сделали ему в больнице в Филадельфии очень хорошие протезы. Говорит, что сделано отлично. И что он очень за это благодарен американцам. Ни у кого нет таких…

ЯЛ, Франкфурт-на-Майне

Варшава, вечер.

Януш,

я не знаю никого из людей нашего поколения, кто не мог бы вспомнить, как выглядела та «известнейшая» фотография, засвидетельствовавшая уничтожение деревни Ми-Лай. Американцы сняли о войне во Вьетнаме несколько десятков фильмов. «Возвращение домой», «Апокалипсис», «Взвод», «Рожденный 4 июля» — их я не забуду. Я не хочу их забывать. Прошли годы, стали появляться фильмы о других войнах. Русские снимают о страданиях своих солдат в Афганистане, бельгийцы рассказывают о бессмысленной войне в Ираке, американцы заставляют задуматься соотечественников над вопросом: зачем эта война? Самый последний их фильм «В долине Эла». Пронзительная, но при этом выдуманная история. Пару дней назад я читала интервью с Джейн Фондой, которая, надо отдать ей должное, не отказывается от прежних своих заявлений относительно американской войны во Вьетнаме, но сегодня извиняется перед общественностью за фотографии, на которых она изображена стоящей на фоне танков вьетконговцев. Интересно, за что через несколько лет будут оправдываться американцы, покинувшие Ирак? Ужинаю и смотрю на экран телевизора, на котором, как в калейдоскопе, меняются кадры беспорядков в Кении. Несколько сотен людей уже погибли, четверть миллиона кенийцев покинула свои дома, а белые туристы, словно ничего не происходит, лежат у гостиничных бассейнов, выставляя для загара свои толстые животы. «Стыд» — так могла бы называться очередная картина, снятая о тех, кому во время отпуска никогда не мешала кровь, пролитая в Руанде, Судане и ЮАР, не помешал им и апокалипсис цунами. «Стыд», а может, лучше «Позор» — так должен называться этот фильм. Материала, без сомнения, хватило бы также на мегасериал.

С уважением,

М.

Франкфурт-на-Майне, пятница, вечер

Малгося,

сегодня я достал из коробки альбомы со снимками. Иногда я так делаю. Особенно когда проходит очередной год и в январе ностальгия вонзает в меня свои стальные когти. Тогда я ощущаю непреодолимое желание вспомнить все. В последнее время такое случается со мной все чаще. Это, наверное, старость. Мужчины рассматривают альбомы со старыми фотографиями, когда их заставят сделать это внуки, когда они сами фотографы или когда должны показать пластическому хирургу, откуда именно отсосать жир. По крайней мере так говорит мой французский коллега — математик и женолюб Жан-Пьер. Но его определения часто несовершенны. Помнишь его? Он-то тебя помнит. По фотографиям и моим рассказам. Иногда спрашивает о тебе…

Я отключил телефон, чтобы никто мне не мешал. Не спеша переворачивал картонные страницы альбомов. Находил в памяти ассоциации, факты, слова. Моя дочка Иоася в пластмассовой ванночке, поставленной на табуретках, в нагретой газовыми конфорками кухне; я за глажкой стопки марлевых подгузников; лицо моего отца за облаком сигаретного дыма; моя жена, склонившаяся над кроваткой Иоаси; каникулы в Болгарии в 1988 году; я на защите диссертации в Варшаве; пустая комната моей первой квартиры во Франкфурте; лица коллег во время съезда выпускников моего техникума в Колобжеге; могила моего отца на кладбище в Торуни; я перед палаткой в кемпинге в Югославии; снятые скрытой камерой лица солдат на границе ГДР — ФРГ в 1989 году; башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке; моя жена в больнице, кормящая грудью Адрианну; выпускной бал Иоаси; мой брат, поздравляющий меня на моей защите; освещенные улицы Лас-Вегаса; пляж на Маврикии; я перед памятником Копернику в Торуни; первый день Адрианны в школе; обложка моей книги на витрине книжного магазина в Варшаве; я в мантии во время моей инаугурационной лекции в Слупске; фотография моего «Пряника» [24]на Аллее Звезд в Торуни…