Информация - Роман Сенчин Страница 12

Вот такими мыслями была забита моя голова в те дни. Я обсасывал их, пережевывал в мозгу с такой тщательностью, с какой могут только лежачие больные или осужденные на одиночное заключение.

Я то и дело включал или телевизор, или компьютер, но очень быстро гасил. Думать было не то что приятнее, но нужнее, чем пялиться в экран. Многие часы я занимался тем, что представлял себя валяющимся на обочине, с ужасом и одновременно любопытством фантазируя, что бы со мной случилось, пролежи я там еще пять минут, десять, полчаса. В кого бы я тогда превратился… Как-то их называли, этих безруких-безногих… Самовары, кажется. Лучше бы тогда уж было просто замерзнуть.

Но я не замерз и даже, кажется, не очень пострадал. По крайней мере по сравнению с тем, что могло бы быть. Что произошло с большинством других пациентов пятьдесят первой… Наверняка через пару недель я вернусь в то физическое состояние, в каком был до катастрофы. И постараюсь начать новую жизнь. Осмысленную, всерьез…

Подпитку моим планам (не планам даже, а желанию) давали визиты журналиста Олега Свечина.

Сам он, правда, журналистом себя не считал. Без увлечения и рвения работал в малозаметной газете, освещающей литературные будни Москвы и отчасти остальной России, получал тысяч двенадцать в месяц. Время от времени по моему предложению он писал статейки и рецензии, но так как в этих статейках и рецензиях чаще всего нужно было хвалить людей и книги, мероприятия, у него редко бывали удачи. Хвалить Свечин не умел, сбивался на сарказм… Своим призванием он считал фиксацию в прозе окружающей реальности, типов людей. Реальность и типы получались малосимпатичными.

Раза два-три в год в толстых журналах, о существовании которых сегодня знают, по-моему, сотни три чудаков по всей стране, появлялись свечинские повести и рассказы, беспросветно похожие друг на друга: о полунищих индивидах, живущих то в Москве (где жил сейчас автор), то в Абакане (откуда он был родом), то в Питере (где когда-то учился в ПТУ месяца три), то в деревне (где когда-то бывал). Эти индивиды тяготились своей полунищетой, ныли и рычали, но выбраться из нее не пытались.

За десять лет писательского труда в столице (писал он вообще, если верить его словам, с детства) Свечин сумел выпустить три книги по три тысячи экземпляров, за которые ему в общей сложности заплатили (по его же словам) две тысячи семьсот долларов… Деньгами Свечин дорожил, помнил, кажется, сумму каждого гонорара, каждой халтуры.

Жил он, как я смог понять, жизнью своих героев, если не считать того, что был способен передавать на бумагу эту жизнь безъязыкого большинства, их примитивные переживания, уныние от повседневности. Передавал вроде бы достоверно, – Свечин очень гордился статейкой о себе под названием «Лишний писатель», где некий критик негодующе задавал приблизительно такой вопрос: «Кому и зачем нужны книги автора, не способного придумать самого элементарного сюжета?!»

На самом деле положение Олега Свечина было довольно-таки завидным. У его жены была кооперативная двухкомнатная квартира (правда, обитало в ней четыре человека – Свечин с женой и их дочки – восьми, кажется, и полутора лет); он имел высшее образование (окончил Литературный институт) и, если бы хотел, мог бы найти нормально оплачиваемое место.

Но ему, видимо, нравилось, точнее, было необходимо для писания его текстов состояние, когда денег все время не хватает, из-за их нехватки невозможно отдохнуть на море, расслабиться (за свой счет) в ресторане, купить понравившуюся вещичку и тому подобное… Свечин обычно пребывал в раздраженном состоянии, на вопрос, который я иногда ему задавал, больше из вежливости, чем из любопытства: «Что сейчас пишешь?» – отвечал одинаково ворчливо: «Какой смысл писать? Хочется нормально пожрать». А спустя месяц-два сообщал тем же ворчливым тоном: «Взяли в «Новый мир» (варианты: в «Дружбу народов», в «Знамя», в «Континент») повестушку. Два авторских листа. Хоть с гонорара по коммуналке долги заплатить…»

Он никогда не был доволен окружающим миром, людьми, своей судьбой. Раньше это в основном заставляло негодовать, а теперь, когда жизнь долбанула меня со всей дури, я слушал его ворчание и бурчание почти с удовольствием. Хотя вроде бы должен был, наоборот, негодовать сильнее прежнего, – сидит рядом здоровый тридцатипятилетний мужчина, по своей воле находящийся в хронической полубедности, и твердит, что мир и люди – дерьмо, что с судьбой и временем ему не повезло… Да ничего он про дерьмо не знает; вот со мной действительно дерьмо приключилось, вот мне судьба преподнесла сюрпризец… Но я слушал, кивал, поддакивал и в душе тихо радовался – даже непонятно, чему именно. А когда Свечин собирался уходить, искренне просил навестить меня завтра.

«Может, навещу, – бурчал тот, – если не нажрусь. Состояние такое, хочется взять литруху, влить и свалиться».

Однажды после таких слов он не вышел из палаты, а продолжил. И у нас получился довольно-таки содержательный разговор, который затем довольно долгое время я воспринимал как прелюдию к началу своей новой, осмысленной жизни.

– …влить и свалиться. И пусть все оно катится. С какого хрена я должен сопротивляться? – Свечин устало, будто сутки вкалывал, потер пальцами переносицу. – Зачем мне это?… Вот критики меня ругают, что у меня сплошные серые будни в вещах. А где разноцветное, яркое? Где яркие люди вообще? – Он с полминуты сердито смотрел мне в глаза, будто именно я должен был дать ответ. – Любой яркий человек, пожив немного, покрывается серостью. Неизбежно… Конечно, мы для чего-то рождаемся, кроме того, чтоб жрать и трахаться, не зря же отличаемся от животных… Только где она, цель? Именно человеческая… Да нет, при желании, в общем-то, и цель каждый может найти для себя, придумать. Цели-то есть, только, чтоб достичь их, нужна неимоверная крепость. Столько по башке настучат, пока ее достигаешь. Или даже готовишься достичь… Да и кто достиг? Единицы, которые и поменяли развитие человечества. И то временно. Человечество же неизбежно сползает в скотство. И чем больше у него появляется удобств, тем стремительней оно сползает. Вот посади человечество перед телевизором, оборудуй ему место, чтобы, не поднимаясь, могло отправлять все свои потребности, приноси еду и снабжай пивом, чипсами, рыбкой, и оно будет торчать перед этим телевизором. И проторчит от рождения до смерти. Согласись.

– Наверное, перед теликом надоест, – ответил я. – Перед компьютером – вполне.

– Ну, перед компьютером. Разницы, принципиально, немного. Это только кажется, что, сидя за компьютером, мозгами шевелишь. С кем-то там дискутируешь, новости получаешь, ломаешь голову, как на следующий уровень в сложной игре перейти… Та же фигня, что и телевизор. Но телевизор лучше, то есть – убойней. Сделать десяток разных интересных каналов, выстроить сетку передач, и будет не оторваться. Да и сейчас от телевизоров в основном отрываются, потому что жрать хотят, в туалет сходить. А если эти потребности на месте удовлетворять… В телевизор можно пялиться не шевелясь, не думая, просто впитывать, что показывают, и тут же новым заменять.

– Но многие, знаю, выкидывают телики, – вспомнил я. – У меня знакомые есть…

– Это только подтверждает! Чувствуют угрозу и стараются защититься. Но это, во-первых, не «многие», а все-таки единицы в масштабах человечества… Наверное, четверть населения Земли еще и телевизор в глаза не видела… А во-вторых, посади этих выбросивших на неделю перед экраном, и подсядут.