Жираф Джим - Дарен Кинг Страница 12

Он отодвигает меня в сторонку и применяет старый испытанный способ работы с неисправной техникой, а именно — лупит копытом по корпусу. Машина перезагружается сама собой и заводится с первого раза.

— Вбей какое-нибудь слово.

— Какое слово?

— Ну, что-нибудь, что тебя возбуждает.

Я печатаю слово, вернее, целых два. Космический корабль. И нажимаю на Enter.

Джим глядит на экран, склоняет голову набок и смотрит опять, под другим углом.

— Вот уж не думал, что ты так умеешь.

— Невесомость, — вздыхаю я. — Они бы, что ли, хоть шлемы сняли…

— Попробуй еще раз. Закрой глаза и вбей первое, что придет в голову.

Я так и делаю. И на экране медленно возникает картинка высокого разрешения: изображение женщины, которая катается голая по кровати и сосет большой палец у себя на ноге.

Джим пробуждает меня к жизни смачным жизнеутверждающим поцелуем.

— Но-но, — говорю я, отплевываясь. — Без засосов. — Джим выпрямляется в полный рост, задевая ушами потолок. — Просто помоги мне встать.

— Мои поздравления, — говорит Джим, протягивая мне копыто. — Ты узнал свой фетиш.

— Что я узнал?

— Свой фетиш, Спек. Ту самую штуку.

— Какую штуку?

— Которая тебя заводит. Ты увидел порнуху с фетишем на босые ноги, и у тебя случилась эрекция. Кровь прилила к твоим модным боксерским трусам, и ты отрубился.

— Что за бред?

— Вставай, любитель понюхать чужие ноги.

— Как ты меня назвал?

— Хотя, по зрелом размышлении… — говорит Джим, легонько пиная меня ногой, так что я снова валюсь на ковер. — На колени, раб. Так и быть, можешь облобызать мне копыто. Мое могучее копыто.

— Не тычь мне в лицо этим раздвоенным безобразием, — говорю я ворчливо. — Кажется, ты там во что-то вляпался. Джим, давай сразу же проясним ситуацию. Я, Скотт Спектр, не фетиширую на копыта.

— Докажи.

— Хорошо, — отвечаю я самоуверенно. — Как?

— Иди за мной.

— Куда еще?

— К твоей жене, — говорит Джим и улетает вверх, через потолок.

Поскольку я простой смертный, мне приходится подниматься по лестнице.

— А при чем здесь моя жена? — говорю я, включая лампу на столике у кровати.

— Ну, у нее же есть ноги. Откинь одеяло.

— Она может проснуться.

— Если что, я ее вырублю, — говорит Джим, поворачиваясь к жене задней частью туловища.

— Кажется, мы собирались ее усыпить, а не убить.

— Ладно, делай, как я сказал.

Я приподнимаю краешек одеяла. И вот они, ноги моей жены. Босые, как в день появления на свет. Две аккуратные стопы, примыкающие к двум лодыжкам.

— Давай, Спек. Нюхай.

— Единственный запах, который я чувствую, это благоухание твоей призрачной задницы.

Он машет хвостом, наподобие малярной кисти. Как будто закрашивает пространство свежим воздухом.

— Вот так должно быть получше.

— Но лучше не стало. — Я выбираю ногу, осторожно раздвигаю два пальчика и нюхаю. — Ну и что? Ничего.

— А ты разденься. Сними с себя все.

— Только футболку, — говорю я, снимая футболку с Космонавтом в космосе.

— И все остальное.

Я тяжко вздыхаю, качаю головой, бормочу нехорошее слово и стягиваю с себя шорты. Сажусь на корточки у кровати, снова склоняюсь к ногам жены, беру в рот большой палец, и тут Джим исчезает, а Воздержанья просыпается и садится.

— Скотт, что ты делаешь?

— Воздержанья, — говорю я, лихорадочно соображая, чтобы такого сказать. — Э… мне приснился такой странный сон.

Она убирает волосы, упавшие на глаза.

— Какой сон?

— Мне приснилось, что я ребенок. Грудной ребенок. И я сосу палец у тебя на ноге.

— У меня на ноге?

— У себя потому что не получалось. Мои были совсем-совсем маленькие. Понимаешь, я был ребенком.

— Скотт, — говорит она, сложив руки на выпуклостях под ночной рубашкой, — ты прямо сейчас это выдумал?

— Нет. То есть да.

Она трясет головой, так что волосы снова падают на глаза.

— Какой ты глупый. Возвращайся к себе в кровать. Если тебе захотелось пососать мои пальцы, надо было просто спросить разрешения, и я бы тебе разрешила.

Я улыбаюсь.

— Правда?

— Конечно. А теперь иди спать.

Я поднимаюсь, непреднамеренно обнаружив свою наготу, так сказать, во весь рост.

Воздержанья смотрит в район моего живота, а вернее, чуть ниже, и улыбается.

— Хоть на рыцаря твоего посмотреть в кои-то веки. Даже как-то приятно.

И прежде, чем я успеваю ответить: «Ой, дорогая. Мои спальные шорты, наверное, случайно свалились», — или что-нибудь вроде того, грудь разрывается острой болью, и я падаю на ковер, схватившись за сердце.

— Если бы ты время от времени подрачивал, — говорит Воздержанья, — этого бы не случилось.

Стоп, стоп, стоп…

Это не Воздержанья. Это Джим: сидит на кровати жены. В ее ночной рубашке.

— Джим, что ты сделал с моей женой?

— Она рванула в аптеку, — говорит Джим, небрежно листая журнал.

— А кто перенес меня на кровать? Сколько времени, кстати? — Занавески на окне задвинуты, но утренний свет снаружи достаточно ярок, чтобы осветить всю комнату. Я кладу руку на грудь и считаю удары сердца. Раз. Два. А потом оно пропускает один удар. — Это все по-настоящему, да? Это действительно было?

— Было-было.

— И что, это правда лечится мастурбацией?

— Более-менее, — говорит Джим, листая журнал.

Я решительно встаю с кровати.

— Ладно, с чего начинать?

— Э?

— Ну, подсказывай мне, что делать.

Джим морщит нос.

— Ну, сперва разложи салфетки.

Я беру упаковку бумажных салфеток и раскладываю их на ковре в один слой, стараясь, чтобы между ними не оставалось зазоров.

— Теперь раздевайся и приступай.

— А ты отвернись.

— За тобой надо присматривать, Спек. Чтобы ты ничего себе не оторвал.

— А я думал, что так оно и задумано.

Как всегда, когда я пытаюсь шутить, мой призрачный друг и наставник вместо того, чтобы смеяться, только презрительно морщит нос и смотрит на меня, как на последнего идиота. Он нарочно так делает, чтобы меня позлить. Но вот что странно: едва я снимаю свои спальные шорты лунного цвета, животное впадает в истерику. А когда я берусь за свой пенис, Джим уже катается по полу и ржет, как конь.