Лето - Рене Френи Страница 12

За те два дня, что мы прыгали в кровати и катались по ней, из нее окончательно вылезли все пружины.

— Мы ни за что не уснем на этом картофельном поле, — сказал я.

Тогда я сдвинул в угол всю остальную мебель, а железную кровать прислонил к стене.

Всю ночь, на матрасе, брошенном прямо на пол, мы сплетали наши тела и жадно набрасывались друг на друга, в то время как первые августовские грозы разрывали небо. Было 15 августа. Каждые тридцать секунд вспышки молний озаряли ее обезумевшее тело. Первый раз в жизни такое исступление овладело моим телом, а я не чувствовал ни малейшей усталости. И целую ночь постояльцы отеля колотили нам в стены и в дверь.

Люди приезжали сюда, чтобы гулять, дышать воздухом, а не заниматься любовью. А мы все делали сразу, везде, с утра до вечера, с вечера до утра. Страсть билась во мне, словно дикий зверь.

Часов в десять на следующее утро я позвонил, чтобы принесли завтрак. Никто не ответил.

Тогда мы спустились позавтракать в столовую. В гостинице было пусто. Все остальные либо ушли в горы, либо разъехались по домам. Хозяин был мрачнее течи. Застыв за своей стойкой, он отказался нас обслуживать. С минуту мы рассматривали чучело оленьей головы, висевшее на стене, прямо над пустым столом, потом я расплатился, и мы уехали. Нам не сказали ни «доброе утро», ни «спасибо», ни «до свидания». Сильвия задыхалась от смеха и от стыда.

— Я чуть не описалась от страха, этот тип был похож на того оленя.

Через несколько километров мы остановились в единственном кафе какого-то городишки и выпили две большие чашки кофе со сливками.

— Я должна позвонить ему, — сказала она.

— Кому?

— Альтона.

— Зачем?

— Я не показываю тебе, но на самом деле я беспокоюсь. Я тебе уже говорила, он способен на все.

— Хочешь, чтобы он тебя снова оскорблял?

— Нет, но я не хочу обнаружить по возвращении его труп.

Телефон был на стойке. Она набрала номер. Стук моего сердца заполнил просторное помещение кафе.

— Это я, — произнесла она спокойно, — как дела?.. Да, сегодня вечером или завтра.

Она стояла ко мне спиной и молчала. Слушала его. Зачем она ему позвонила — из жалости или потому, что любила его? Конечно же, и то, и другое. Какое же место в ее сердце занимал я? Что он ей говорил? Если он ей был нужен больше, чем я, зачем она поехала со мной? Как она могла отдаваться мне с такой искренностью, так самозабвенно, если она не любила меня? Я снова терзался сомнением.

— Вот теперь хватит! — вдруг сказала она. — Прекрати ныть! Или я брошу трубку! Я тебе уже сказала, сегодня вечером или завтра! Лучше приберись в квартире! Давай не будем начинать все сначала!

Категоричным тоном. Даже я удивился. Она произнесла эти несколько слов с ожесточенной непреклонностью.

Мне не было видно ее лица, но то, что я услышал, было ему под стать: один глаз суров и непреклонен, в другом — грусть и обида. Она холодно попрощалась с ним и вышла из кафе.

Мы снова сели в машину, но я не понимал, куда ехать. Везти ее сейчас же домой? В полном молчании мы поехали к морю. К городу, который должен вскоре разлучить нас.

По дороге, еще в горах, мы остановились в каком-то городке — бывшей крепости. Мы снова попали в пекло летнего зноя и толпу изнуренных туристов. Рестораны выставили столы в тени крепостных стен. Я смотрел, как она жадно ела жареную баранью лопатку с помидорами, в тени олеандров. Я пил розовое вино, думая о том, что ей сказать.

После полудня мы укрылись в зеленых глубинах какой-то церкви, я не осмеливался даже коснуться ее руки. На столике перед входом в церковь лежала тетрадь, время от времени какой-нибудь турист писал в ней несколько слов, прежде чем выйти из церкви. Я взял ручку и написал:

«Даже когда мы занимаемся любовью, мне тебя не хватает. Я жду тебя уже так долго. Не уходи, Сильвия, мне так нужна твоя красота, твой прекрасный запах. У ночи — твое лицо, у всех моих дней — твое лицо. Будь со мной!»

Я так хотел, чтобы она прочла эти слова, которые говорило все мое тело и которые я не решался ей сказать.

Она уже вышла из церкви на солнце, и все смотрели на нее так, словно из церкви вышел сам Бог.

Мы снова сели в машину и поехали дальше под палящим солнцем. Я ничего не видел вокруг, когда ехал по этой дороге три дня назад. Только ее лицо, которое было совсем рядом со мной. Я повернулся к ней и сказал ей то, что уже давно сжигало мое сердце.

— Сильвия, давай будем жить вместе.

В ее глазах вспыхнула ее чудесная улыбка, так, словно родилась звезда.

— Ты мне нравишься, Поль, потому что ты ребенок, ты не умеешь обманывать.

— Как я могу тебя обманывать? Я люблю тебя, я болен тобой.

— Он тоже любит меня, и мне кажется, что он более ранимый, более потерянный, чем ты.

— Ты остаешься с ним из жалости?

— Я остаюсь с ним потому, что я на него похожа.

— Ты думаешь, что, если бы я тоже не был похож на тебя, я испытывал бы то, что испытываю? Я тебя понимаю лучше, чем кто-либо, Сильвия. Да, я не слишком умен. Я тебя люблю, вот и все. Ты думаешь, мне легко возвращаться к себе в час ночи и знать, что меня ждет только тишина? Тишина и ночь? Что в нем есть такого, чего нет во мне? Он рисует? Я тоже мог бы рисовать или писать. Я бы смог, если бы у меня было время.

Ее улыбка стала еще прекрасней.

— Я остаюсь с ним не потому, что он рисует. Я даже не знаю, почему вообще я остаюсь с ним. Я прожила три незабываемых дня. Мне кажется, что все это мне приснилось. А сны не могут длиться долго. Если мы будем жить вместе, придется работать, разделять все убожество и обыденность каждого дня. Ты меня любишь потому, что у нас было самое лучшее. Ты меня не знаешь.

— Чем эта обыденность лучше рядом с ним? Он всегда гениален, даже в туалете?

Теперь она смеялась.

— Он не более гениален, чем ты, Поль. Он только больше страдает, вот и все.

— Значит, нужно, чтобы я вскрыл себе вены или спрыгнул с моста, чтобы ты заинтересовалась мной? Я перестану платить за квартиру, и тебе придется взять меня к себе. Я на самом деле пойду на мост. Думаешь, я шучу? Ты не видишь, до какой степени я болен? Как я счастлив с тобой? В ту секунду, когда ты подняла на меня глаза, там, на скалах, я понял, что это — ты! Со мной такого никогда не было. Ты, Сильвия. Это было озарение!

— Ты просто мечтатель, Поль. А он — нет. Я смеюсь, но на самом деле я очень беспокоюсь, в каком он сейчас состоянии.

— А тебя не беспокоит, в каком состоянии буду я сегодня ночью, один в своей квартире, зная, что ты спишь у него на плече, что вы занимаетесь любовью? Что вы делаете все то, что делали мы, то, что есть самого прекрасного на свете из всего, что я знаю!