Чудеса специальным рейсом - Марианна Гончарова Страница 12

А в остальном все оказалось просто замечательно. Интан с огромным энтузиазмом постепенно вливался в нашу семью: мыл посуду, бегал в соседний магазин за «минералькой», а вечером готовил настоящий малайзийский плов и заваривал зеленый малайзийский чай по особому рецепту. Колдуя над плитой, он упоенно напевал, мастерски подбирая и рифмуя строчки из разных песен:

Мине кажется порою…

Что вы больны не миною…

Он с удовольствием смотрел по телевизору старые комедии и восторженно хохотал, охотно вступал с нами в беседы, ласково поглаживая нашего Мирончика, который немедленно проникся к Интану доверием и целыми днями ошивался у его ног, клянчил вкусные куски и тотчас забирался к нему на живот, когда Интан хоть на мгновение присаживался. А уж спал Мирон практически в обнимку с Интаном на его подушке, против чего, как мы поняли, Интан совсем не возражал.

И в еде наш гость оказался непривередлив. Лина, как мажордом, громко объявляла (а с иностранцами надо громко, они тогда лучше нас понимают, можно даже прямо в ухо орать) – громко объявляла название еды перед трапезой: «Национальное русское блюдо блины с паюсной икрой!» Интан уплетал с удовольствием, нахваливая: мол, какое тут у вас качественное питание! Или: «Национальное украинское блюдо – борщ красный со сметаной!». Интан – с радостью за обе щеки. Или: «Национальное блюдо всех времен и народов, а также всех поколений нашей семьи – рыба фаршированная!» Короче, Интан с аппетитом ел все, что дадут. И ловко пользовался столовыми приборами; но вот плов, им же и приготовленный, с бараниной и барбарисом, ел только рукой, правой, да так ловко и аппетитно, что мы тоже побросали наши столовые приборы и стали есть руками. Интан кушал интеллигентно, деликатно, кончиками тонких смуглых пальцев потомственного дипломата и охотника на обезьян, и свысока поглядывал на нас, перемазавшихся с непривычки, как на басурманов каких-нибудь… А я, облизывая руку до локтя, успокаивала всех и обнадеживала Интана: ничего-ничего, Интан, дорогой, мы научимся, не боги горшки обжигали.

Было легко и весело. Правда, о своих намерениях Интан почему-то ничего не говорил, никаких заявлений не делал.

Прошло несколько дней, а в пятницу Интан вышел из ванной сосредоточенный, отстраненный. Все, подумали мы, сейчас будет предложение Ульке делать, и запаниковали, потому что не знали, что ему отвечать, соглашаться или нет. И не знали, что нам Улька закатит, если мы ему в Улькиной руке откажем. А он помолчал и попросил компас. Компас?! Да, компас. «Ой! Началось…» – подумали мы, но Уля нас успокоила, что это еще не началось и что он сейчас в своей комнате восток искать будет и постелит коврик, чтобы творить намаз. Надо, чтоб ему никто не мешал и чтоб тихо. И не трогать его сейчас, не задавать вопросов, не приобнимать, не похлопывать по плечу – словом, не нарушать состояние чистоты и собранности. Мы тут немножко оскорбились, что наше дружелюбие как-то может ему помешать и что он до сих пор молчит и о своих намерениях ни гу-гу… Но… закон гостеприимства, куда денешься. Гость есть гость.

В детстве у нас с сестрой было распределение обязанностей. У меня была близорукость, но зато тонкий и острый слух, а сестре медведь ухо чуть задел, зато видела она прекрасно. Поэтому в детстве мы иногда подглядывали и подслушивали в паре, чтоб потом составить полную картину события. В квартире сестры стоит замечательный шкаф-купе. Если зайти в него со стороны прихожей, то можно подглядывать (Линке) и подслушивать (мне) все, что происходит в комнате для гостей. Нет, мне как раз важнее не то, что читатель сейчас подумает о моем воспитании или о нравах нашей семьи… Мне как раз важнее на тот момент была судьба нашего ребенка. Поэтому рассказываю все без утайки. Потому что это важно.

Ну вот. Мы с сестрой тихонько залезли в шкаф. Попрепирались там беззвучно, устраиваясь. Интанчик наш с компасом по комнате потоптался, нашел восток, уселся на коврик, вздохнул глубоко – и как пошел петь! Да так красиво и нежно!.. И все головой об пол: бух! бух! А главное: восток-то оказался именно в том направлении, где мы втроем – шкаф, Лина и я. Как-то нам стало неловко. А Интан закончил петь и что-то стал шептать себе в ладошки. И через слово: «Улачка», «Улачка», «Улачка». А потом вдруг все наши имена стал произносить нараспев: и «госпожа Лина», и «госпожа Марьяна». А уж когда Интан зашептал «Мирошька, Мирошька…» – мы с Линкой так смутились, просто ужас, вылезли тихонько и незаметно из шкафа, пристыженные и, несмотря на темноту в шкафу, очень просветленные, переглянулись, красные от стыда, договорились об этом никому не рассказывать (только вам) и полюбили Интана совсем как родного. А через некоторое время к ужину вышел Интанчик наш – тихий, умиротворенный, и взгляд его был устремлен куда-то сквозь нас в их общее с Улечкой и Мирончиком будущее.

– Садись ужинать, сынок, – нежно пригласила моя обычно строгая и сдержанная сестра Лина.

И мы с Улькой с удивлением на нее уставились.

– Спасибо, матушька, – ответил Интан благодарно и тепло.

И мы с Улькой с удивлением уставились друг на друга. Интан посопел, поводил ножом по скатерти и вот-вот-вот… но почему-то опять промолчал. Долго молчал. Мы тоже молчали, в себя приходили… Сынок… Матушька… Н-да… Но главное, главное где?..

Так он и не сказал ничего до самого отъезда. Мы даже как-то облегченно переглядывались с сестрой: может, пронесет, и малайзийский дипломат, учитывая то, что мы совсем не умеем есть руками плов, а с удовольствием уминаем вилками фаршированную рыбу, передумал, и наша Улька достанется какому-нибудь отечественному претенденту. В то утро, когда Интан должен был улетать, началась безумная лихая весна. Она так откровенно разбушевалась за окном, что мы распахнули балконную дверь. Воздух потеплел и повлажнел, закапало с крыш, запели соседские коты. Мирошка, почуяв тайный шальной зов, страшно заинтересовался и осторожно вышел на балкон полюбоваться нашими красотами: лужами, гаражами и тополем одиноким под окном. Пока Интан собирал свои матрошьки и балабайки для родни, пока отдирали Бунгу от подоконника, в этой суете мы не сразу услышали отчаянное «Улла! Улла!». А когда услышали, не поверили своим глазам. Мирошка, видимо, обороняясь от котов с соседних балконов, от страха вскарабкался на высоченный тополь, окружённый огромной и глубокой лужей, и голосил там из последних своих котячьих сил: «Улла! Улла! Улл-а-а-а! Ой! Улла-а-а-а-а!!!» А тополь – высоченный и гладкий. А нам – в аэропорт…

Но не успели мы опомниться и даже задуматься, что же нам делать и не вызвать ли пожарную машину, не успела Улька отчаянно зарыдать, как наш Интан уже карабкался по почти гладкому стволу спасать Мирончика. Карабкался он, ловко извиваясь, наш дипломат, – видимо, сказывались навыки, напрямую связанные с традиционным семейным бизнесом… Он долез почти до вершины, тонкой и ненадежной, куда, от страха уже ничего не соображая, вскарабкался кот. Одной рукой Интан сцапал Мирона, испуганного, дрожащего, запихнул его за отворот своей элегантной курточки и, поглаживая по спине, ловко спустился вниз, едва держась за ствол другой рукой…

Мы восхищенно встретили обоих на земле, повторяя: «Ой, Интан, спасибо, Интан! Ох, Интан! Ах, Интан!..» И Лина вдруг спросила: