Самая прекрасная земля на свете - Грейс Макклин Страница 12

Небо было невероятно синим. Меня эта синева тревожила. «Может, все еще и случится, — говорила я себе. — Может, снег еще пойдет». Но через два часа, когда мы опять встретились на углу, небо было все таким же синим.

— Сегодня как-то не очень удачно, — сказал дядя Стэн; я была с ним совершенно согласна.

Мы с папой попрощались с остальными и пошли совершать Повторные Визиты. Во время Повторных Визитов мы всегда заходим к одним и тем же людям; они от нас не прячутся. Миссис Браунинг сидела довольная как слон, вся в бигудях, и пригласила нас выпить чаю с заварными пирожными. Тарелки были жирные, к ним пристала собачья шерсть, а чашки изнутри были коричневые. Обычно я не могу себя заставить пить ее чай, он чуть тепленький и со сгущенным молоком, но сегодня я проглотила его, не раздумывая. А потом папа попросил меня почитать Писание, и миссис Браунинг сказала: «Вот ведь какая умница! Небось ждет не дождется, когда снова откроют школу».

Папа приподнял брови:

— Я в этом не уверен.

После миссис Браунинг мы пошли к Джо и его псу Ватсону. Джо, как всегда, стоял, прислонившись к крыльцу. Он столько там простоял, что на стене образовалось пятно. Ватсон елозил задом по ступенькам.

Папа сказал:

— Уже совсем скоро, Джо.

А Джо сказал:

— Вот как увижу, так и поверю.

Папа сказал:

— Надо поверить заранее, а то не увидишь.

Джо засмеялся, в груди у него затарахтела цепь. Мы оставили ему несколько журналов, а потом папа сказал — нужно возвращаться, а то печка погаснет.

Пока мы шли по улице, я смотрела, как подо мной двигаются ноги: раз-два. В канаве лежала палочка от леденца. Обычно я из них делаю садовые изгороди, но на сей раз я просто через нее перешагнула. «Я никогда ничего больше не буду сотворять, — сказала я себе. — Было бы гораздо лучше, если бы я не сотворяла никакого снега, все равно он оказался „просто совпадением"». И вдруг возвращаться обратно к тому, как оно было раньше, показалось мне так ужасно, что и не представишь.

Мы поднимались в гору по следам от автомобильных колес, солнце просвечивало сквозь ели длинными отлогими полосами, которые застревали и переламывались в ветвях. Папа шагал широко. Подтаявший снег брызгал из-под его сапог фонтанчиками. Я слушала хруст подошв, шлепанье овчины, хлопки заплечного мешка с Библией по моей спине, и мне хотелось, чтобы все это кончилось.

Папа сказал:

— Шагай! Что ты там застряла?

— Я не застряла, — сказала я. — Просто ноги устали.

— Ну так пошевелись, быстрее будем дома.

Гора, похоже, стала выше, чем раньше. Мы дошли до поворота дороги, дальше она снова пошла вверх. Дошли еще до одного, а она пошла еще выше. И чем выше мы взбирались, тем белее становилось вокруг. Белизна забиралась в одежду. Проникала сквозь швы, сквозь петли, сквозь пряжу колготок. Я закрыла глаза, но белизна пролезала сквозь веки и рисовала под ними узоры.

Мы взобрались на самый верх. Папа зашагал дальше, а я остановилась. Слушала его удаляющиеся шаги, и в какой-то момент подумала — пусть совсем стихнут, мне все равно. Закрыла глаза руками и осталась стоять неподвижно, и слышала одну только пустоту вокруг, и целую вечность вообще ни о чем не думала. А потом налетел порыв холодного ветра, и я открыла глаза.

Небо уже не было ярким. Оно стало плотным, и оно клубилось. Что-то мелькало перед глазами. Что-то опускалось на пальто, на нос, на щеки, дотрагивалось до меня и исчезало, снова и снова. Я стояла неподвижно, и где-то внутри будто щелкнул и закрылся замок.

На глаза навернулись слезы, но не от холода. А потом я помчалась вниз по крутому склону, я бежала и кричала:

— Подожди меня!

Пролетела мимо папы, развернулась, поскальзываясь, смеясь, чуть не падая.

— Снег пошел! — заорала я.

— Да уж я заметил.

— Разве не здорово?

— Вот уж некстати.

Я снова бросилась бежать, моргая, раскидывая руки, точно птица. Папа сказал:

— Смотри не упади!

А я побежала еще быстрее — показать, что не упаду.