Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр Страница 12

— Смотри же, веди себя прилично за столом во время обеда, — напутствует она.

— Да, сударыня, — отвечаю я. Я возвращаюсь наверх, прижимая к себе мой бесценный подарок.

Без десяти одиннадцать миссис Эллен велит мне мыть руки и приводить себя в порядок. Потом мы с ней снова спускаемся по главной лестнице в холл, где слуга провожает меня к моему месту за высоким столом на помосте, у нижнего конца, куда сажают детей. Я стою за спинкой стула, пока мои родители усаживаются на своих высоких резных креслах. Затем усаживается все общество, и наш домашний капеллан читает по-латыни молитву.

Передо мной находится большое плоское серебряное блюдо, нож и вилка (с которыми я уже научилась управляться), бокал тонкого стекла из земли, называемой Венеция, маленькая солонка и салфетка, в которую завернута небольшая французская булка. По скатерти разбросаны свежие душистые травы и цветы и расставлены серебряные чаши для мытья рук. Слуга, развернув салфетку, целует ее и раскладывает у меня на коленях. То же самое он проделывает и для старого лорда, нашего соседа, который сидит рядом со мной. По другую сторону сидит миссис Зуш — она смотрит на меня с доброй улыбкой, но ничего не говорит. Многие из людей в зале, кажется, и не заметили моего присутствия.

Вдруг раздаются фанфары, и вносят первые блюда. Тут много кушаний, которые и пахнут и выглядят очень соблазнительно, — мы в детской никогда таких не едим, у нас всегда простая пища. Я выбираю себе очень вкусную жареную свинину, запеченную с пряностями, с начинкой из изюма и сливок, а в следующую перемену блюд прошу кусочек сазана и фиговый пирог. Пока я уплетаю за обе щеки, лакей все наполняет мой кубок вином, которое я не привыкла пить без воды, но так как я пересолила еду, меня мучит жажда, и я пью вино большими глотками. Вскоре у меня начинает кружиться голова и хочется по-маленькому.

Некому прийти мне на помощь. Все болтают и едят, и шум стоит такой, что им приходится кричать, чтобы расслышать друг друга. Миссис Эллен нигде не видно.

Что же мне делать? Меня охватывает паника. Что будет, если я поднимусь и пойду в уборную? Никто пока не вставал из-за стола. Прилично ли это? Крепко сжимая ноги, я в упор гляжу на миссис Зуш, но она лишь снова улыбается мне и отворачивается.

Я больше не могу терпеть. Я чуть не плачу. Какой будет ужас, если я обмочусь на людях. Мне жутко представить этот стыд и позор и наказание, которое затем последует.

Внезапно все общество встает на ноги. Я вздрагиваю. Что случилось? От удивления забыв о своем неудобстве, я слезаю со стула и тоже встаю, хотя моя голова едва виднеется над столом. В зал входит длинная процессия лакеев, несущих на широком золотом блюде огромный, ароматный, источающий пар, окутанный паром окорок. Пожилой джентльмен рядом со мной, заметив мое изумление, наклоняется ко мне:

— Это говяжье филе! Знаменитейшее из английских мясных блюд. Мы всегда приветствуем его стоя. Такова старинная традиция.

У меня чувство, что я сейчас лопну. Но вдруг меня осеняет. Расставив ноги под своими тяжелыми юбками, я как можно тише и медленнее облегчаюсь в осоку, которой посыпан пол. Затем сажусь, в надежде, что никто не заметит лужу, которую скрывают мои юбки. Или, если заметят, я молю Бога, чтобы подумали на одну из собак, которых в зале полно. Они выпрашивают объедки или просто валяются под столами.

Я испытываю огромное облегчение, наконец-то можно расслабиться, и мое бесчестие, кажется, прошло незамеченным. Я поедаю тушенные в красном вине груши и щиплю пирог с марципаном. Распорядитель велит унести тарелки и подавать пряное вино, называемое ипокрас, с вафлями. С трудом одолеваю последнее блюдо. Голова кружится, когда я встаю для молитвы. Меня зовет матушка.

Нетвердой походкой пробираюсь к ней позади гостей и делаю реверанс, моля Бога, чтобы она не заметила моих горящих щек и не обнаружила моего проступка.

— Ты можешь идти, Джейн, — говорит она. — Миссис Эллен поведет тебя на прогулку в парк, а затем садись за вышивание до ужина. Перед сном ты должна еще поучить танцевальные па.

— Да, сударыня, — шепчу я, снова приседая в реверансе. Но теперь я чувствую ужасный, предательский запах, исходящий из-под моих юбок и шлейфа. Она тоже это чувствует и хмурится. Быстро нагнувшись, она щупает бархат, а затем подносит руку к носу. Я опускаю голову от стыда. Я не смею взглянуть на миледи. Я знаю, что она в ярости.

Миссис Эллен маячит где-то позади. Гости за веселой болтовней и не подозревают, что происходит. Матушка зовет няню.

— Возьмите этого ребенка, вымойте и переоденьте, — очень тихо велит она, — затем приведите ее ко мне в большой кабинет, где я научу ее хорошим манерам.

Миссис Эллен берет меня за руку. Я иду с ней наверх и там ударяюсь в слезы. Пока она меня переодевает, я рассказываю ей, что случилось.

— Неужели ты не догадалась потихоньку выйти? — возмущается моя няня.

— Я думала, мне за это попадет, — хнычу я.

— Теперь тебе попадет гораздо больше. Да и мне с тобой заодно. Ну вот, ты готова. Что ж, идем, чему быть, того не миновать.

В большом кабинете нас ожидает матушка, прямая, хмурая и грозная.

— К счастью, Джейн, твой позор прошел незамеченным для гостей, — холодно сообщает она мне. — Но такая большая девочка, как ты, должна думать головой. Почему ты не спросила разрешения выйти?

Конечно, где же матушке понять, что я так ее боюсь, что готова стерпеть все, лишь бы не прогневать ее. А она забыла, что сегодня мой день рождения и что я первый раз обедала за большим столом. Все, что ей важно, — так это чтобы я думала головой.

— Ты очень дурно себя вела, — говорит она, — и мой долг — наказать тебя за такое поведение.

Я стою перед ней и дрожу. Миссис Эллен — у меня за спиной.

— Приготовьте ее, — приказывает миледи, беря свой охотничий хлыст.

Миссис Эллен с несчастным видом подводит меня к скамье, укладывает поперек и поднимает мне юбки.

— Джейн, ты вела себя недостойно, — говорит матушка, — я просто потрясена тем, что юная леди твоего возраста совершила такой поступок в обществе. Надеюсь, что на будущее ты хорошо запомнишь, как следует держать себя в соответствии с твоим положением. Я верю, что это послужит для укрепления твоей памяти.

Слышу, как хлыст рассекает воздух, и затем чувствую, как он впивается в нежную плоть моих ягодиц. Я закусываю губу, изо всех сил стараясь не заплакать, зная, что это почему-то доставит матушке удовольствие. Но когда я вздрагиваю под четвертым ударом, слезы брызжут сквозь мои зажмуренные веки, и я против своей воли реву.

— Встань, — приказывает матушка. — Оправь платье. Ну, что ты должна сказать?

— Я виновата, сударыня, — всхлипываю я. — Пожалуйста, простите меня.

— Молись Господу о прощении, — отвечает она. — А теперь иди.

Брэдгейт-холл, февраль 1542 года.

Случилось что-то ужасное. Я знаю это, потому что вся прислуга приглушенно перешептывается. Но стоит мне появиться, как они замолкают, и я догадываюсь, что речь шла о чем-то неприятном.