Ответ на письмо Хельги - Бергсвейн Биргиссон Страница 12
Ответ на письмо Хельги - Бергсвейн Биргиссон читать онлайн бесплатно
Время случки внезапно закончилось.
Счастливый период моей жизни.
Солнце скрылось за тучами. Совершенно очевидно, что женщина, которая смотрит на мужчину так, как ты смотрела на меня однажды осенним вечером за овечьим загоном, носит в себе новую жизнь. Тебе не нужно было ничего говорить; все твои слова звучали иначе. Как будто за тебя говорила сама жизнь. Твоё сердце трепетало, от этого слабее звучал твой голос. Я чувствовал глубокую симпатию к твоему душевному волнению, что, конечно, выводило меня из равновесия. Как будто во все мои эмоции вогнали клин. Я был рад узнать, что заронил искру жизни, и был удручён сложившейся ситуацией — колебался в нерешительности и молчал, потому что где-то в глубине души я хотел именно этого — подарить тебе ребёнка. Причиной наших неурядиц были обстоятельства и клеветнические языки общины Алтарной Реки, которые были начеку и подстерегали нас повсюду.
Ты сказала, что есть два варианта. Знаешь, Хельга, для меня оба они были неприемлемы. Ты предложила распрощаться с сельской местностью, переехать с детьми на юг, в Рейкьявик, и начать там новую жизнь. У американцев было много работы, и легко было снять недорогое жилье. Ты могла бы устроиться продавщицей или домохозяйкой на условиях неполной занятости. Всё должно было получиться.
Ты не могла себе представить, что будешь жить по соседству с Хатльгримом после окончания ваших отношений. Ты хотела уехать, и я, Бьяртни Гистласон, смотритель общины Алтарной Реки, хозяин лучшей фермы Колькюстадир, должен был поехать с тобой. В городе нас ждало прекрасное будущее; там было много денег, и у меня, такого умельца, который мог построить всё, что угодно, отремонтировать любую машину, не было бы никаких сложностей с поиском того, чем я мог бы заняться.
Ты сказала, что в Рейкьявике никто не суёт нос в чужие дела, в отличие от нашей общины. Ты могла бы ходить на курсы шитья, покупать материал и журналы с выкройками, чтобы дети были прилично одеты. Там люди знали, как нужно себя вести. Там можно было изучать всё, что угодно. Ты сказала, что у тебя есть мечта. Ты много читала об этом. Ты хотела изучить керамику, научиться отливать глиняные сосуды, кружки и предметы искусства. Там можно было пойти в театр и в кафе, купить себе шоколад. В театре можно было посмотреть много разных пьес, а не только драму «Скюгга-Свейн» [38]. В Рейкьявике не было постоянных порывов чертовски холодного северного ветра с открытого океана, как у нас здесь. Твои увещевания были полны восторга и волнения, и, вдохновлённый твоим красноречием, я улыбался и видел жизнь в Рейкьявике в том свете, в котором ты её представила.
Потом я вспомнил, кто я такой.
И где я нахожусь.
Я обернулся и посмотрел на канавку для навоза, выходящую из загона для овец.
Ты не выдержала и начала плакать. Ты помнишь всё это не хуже меня. Ты умоляла меня так искренне, от всего сердца. Твои слова ранили меня до глубины души. Я уселся на столбы для ограды, сваленные в кучу у овечьего загона. Указал пальцем на окружавшие нас горы и со слезами в голосе пробормотал вису Сигюрда Брейдфьорда [39]:
«Мне не нужны эти бездарные стихи о каком-то дурацком родном крае», — сказала ты. Ты могла говорить так грубо и твёрдо — и это делало тебя ещё более очаровательной, а меня ещё менее уверенным в том, что мне следовало предпринять. Ты сказала, что не можешь жить в вечном позоре, под носом у Хатльгрима и его родственников, разбросанных по всей округе. Могла ли ты пойти в Кооператив как порядочный человек? «Вот она, прелюбодейка, которая позволила Бьяртни сбить её с толку, когда она была замужем за Хатльгримом».
Я сказал, что буду сам ходить в Кооператив.
Нет. Невозможны были никакие компромиссы. Ты не позволишь людям шептаться о супружеской неверности и не станешь тратить своё время на опровержение слухов, попавших в «клеветническое горло общины». Ты сказала именно так. Как же хорошо ты подбирала слова, милая Хельга. Я перенял у тебя это выражение: «клеветническое горло общины».
Ты не разорвала отношения с Хатльгримом. Если бы я не захотел жить с тобой, это был бы его ребёнок.
Мне необходимо было всё обдумать. Я шёл через прилегающее к дому поле. Меня очень ранило, когда ты сказала тихим голосом, что у меня мало времени.
Следующие несколько ночей я не спал. Я лежал, ворочаясь, встал, вышел из дома, пошёл в загон для овец и спросил овец, могут ли они представить себе, что у них будет новый хозяин. Я даже собирался работать на американцев в Рейкьявике. Сказал овцам, что люблю женщину. Они посмотрели на меня в недоумении. Я взнуздал своего Скёуни [40] и поехал по долине. Трава на освещённых солнцем гравиевых насыпях колыхалась на ветру, и груды невысоких облаков накатывались на вершины и спускались по склонам, заваленным оползнями. Я проехал по дорожке через гравиевую насыпь, по кочкам, мимо заболоченной ложбины и вдоль высоких, ровных берегов, покрытых густой травой. Остановился на привал у холма, где могила первопоселенца, — там никогда не пасутся лошади. Посмотрел на дом, где жили мои бабушка и дедушка, — они были так добры ко мне, когда я был ребёнком. Бабушка Кристин казалась такой же старой, как первые жители этих мест; в моей памяти она живёт в милой и доброй старине. Когда она была маленькой, у них в селении не было мыла; одежду и простыни стирали мочой, как и прежде, с незапамятных времён. Она говорила, что сейчас у женщин нет волос, у них на голове только редкие колючки. В годы её юности, когда женщины мыли волосы мочой, их густые и длинные локоны светились, как она говорила.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments