Дом Утраченных Грез - Грэм Джойс Страница 12

Головы, которые свидетельствуют.

А еще были башмаки, тоже, как утверждалось, свидетельствующие, – башмаки святого. Майк уже обратил внимание на приношения в виде металлической обуви, во множестве стоявшей в церкви, и теперь понял смысл обычая. Пара серебряной с золотом обуви была заключена в прозрачный ларец и выставлена на всеобщее обозрение. Насколько Майк мог понять, она олицетворяла обувь самого небесного воителя. Верующий приносил в дар архангелу пару обуви из металла и возносил ему молитвы. Говорили, если святой хотел показать, что молитва услышана, он являлся ночью и надевал пару, принесенную просителем.

Чтобы у Майка исчезли всякие сомнения, пожилая женщина, наводившая блеск на церковный пол, поднялась с колен и сняла пару обуви с полки рядом с алтарем. Она перевернула туфли, показывая ему подошвы. В самом деле, на подошвах были царапины – убедительное доказательство того, что святой являлся и ходил в них. Женщина взяла руку Майка и приложила его ладонь к подошве, чтобы он ощутил царапины. Майк вежливо кивнул, удивляясь ее глупости, и двинулся дальше.

Майк был закоренелым атеистом, но купил свечу, зажег и поставил ее за жену. Он не верил в Бога, но верил в свою любовь к ней и всегда считал, что за любовь стоит зажечь свечу в любом храме. Повернувшись, он увидел, как женщина одобрительно кивает, и это взбесило его.

Он не любил дикую мрачную силу греческой православной церкви, как не терпел и церковь католическую. Для него это были религии ночного кошмара. Обе предпочитали темноту, алтари, освещаемые свечами, и храмы, имитирующие пещеры и заполненные иконами и статуями, которые изображают муки и боль. Он однажды посетил церковь в Тоскании. обитель ужасов с освещенным образом Пресвятой Девы: семь жутких ножей впились ей в спину, на голубых одеждах – запекшаяся кровь. Пещеры из кошмара, вызывающие клаустрофобию, с тошнотворным запахом ладана, засохшей крови и старого греха. Он не выдержал, бросился вон, на яркое послеполуденное тосканское солнце. Ким смеялась над ним, шутила, что он как злой дух, но он знал – никакое зло не променяло бы тьму на свет.

И здесь, в греческой православной церкви, тоже подавляла атмосфера истовой веры, подхлестываемой чувством вины и страха пред темными очами ангела-воителя и тяжелым запахом ладана. Но еще больше приводил в смятение примитивный и жалкий пафос приношений. Иконы в серебряных окладах по всей церкви были увешаны аляповатыми посеребренными металлическими пластинками с грубыми оттисками ноги, или руки, или сердца – смотря по тому, что требовалось исцелить молящему, а в одном случае даже с оттиском американского доллара. Все это свисало с икон на ленточках вместе с пластмассовыми розочками, или фотографиями, или дешевыми украшениями. Никаких изменений со времен Древней Греции, когда обеты сопровождали подобными приношениями; до сих пор археологи копаются в мусорных ямах, полных такого же отвергнутого хлама.

И еще эта обувь. Дюжины и дюжины пар фабричного изготовления из меди и алюминия, сделанные в средневековом стиле, все для неугомонного святого, шатающегося по ночам. Майк был сыт по горло. Не обращая внимания на ящик для пожертвований, он вышел из церкви.

Он перекусил в таверне поблизости, заказав стифадо [10]и пару пива. В зале кроме него был только один посетитель, пожилой грек с коротко подстриженной седой головой и огромными усами с проседью. Он поздоровался с Майком, дождался, когда ему принесут заказанное, и только тогда в обычной греческой манере засыпал его вопросами, обращаясь к нему через хозяина таверны.

Кто ты? Как здесь оказался? Женат? Где твоя жена? Дети есть? Что тебя привело в эту часть острова? Хозяин, знавший английский немногим лучше, чем Майк – греческий, старался как мог и настолько заинтересовался, что взял стул и подсел к столику Майка. Налил по стаканчику узо Майку и старику за счет заведения, не забыл и себя.

Майк благополучно выдержал допрос. Как он ни отнекивался, старик налил ему снова.

– Как там у вас в Англии? – спросили они.

– Ненормальные. Много людей ненормальные, – сказал он, сам переходя на корявый местный английский, и, когда они спросили его имя, ответил: – Микалис. Майк.

– Он тоже Микалис, – сказал хозяин таверны, кивая на старика. – Он говорит, это имя приносит удачу.

– Правда? Почему?

Греки принялись бурно обсуждать между собой его вопрос, и наконец хозяин объявил:

– Потому что так зовут святого: Микалис. Он спрашивает, ты уже видел чудотворную обувку?

– Да. Видел.

Майк попросил хозяина налить старику и увидел, что ему тоже подливают. Пошутил, что из святого Михаила вышел бы хороший футболист, чем заставил хозяина таверны рассмеяться. Тот долго объяснял шутку старику. Старик не засмеялся. Он был оскорблен и начал что-то говорить, громко и страстно.

– Что он говорит?

– Не обращай внимания. Я сказал ему про футбол, а потом, что эти башмаки – для дураков.

– Но я этого не говорил!

– Ты прав. Это все для простаков.

– Но теперь он думает, что я назвал его дураком!

– Не волнуйся.

Но старик вскочил на ноги. Он тыкал пальцем в Майка, и хозяину таверны не удавалось его успокоить. Беззлобная шутка не могла вызвать подобной ярости, и Майк подумал, не добавил ли чего хозяин от себя при переводе. Он захотел узнать, что говорит старик. Хозяин внимательно выслушал слова старика.

– Он рассказывает историю о том, как некие люди выпивали в этой таверне и насмехались над святым Микалисом. Потом эти люди отправился домой, и по дороге святой ждет их в кустах, и выпрыгивает, и колотить его. И теперь эти люди верующий. Он хочет, чтобы ты это знал.

– Скажи ему, что я не хотел его оскорбить.

Но было слишком поздно. Старик выскочил из-за стола и заковылял прочь, опираясь на палку и продолжая выкрикивать проклятия. Стаканчик узо, которым угостил его Майк, остался нетронутым.

– Ах, черт! – расстроился Майк.

– Не беспокойся. Никаких проблем, – сказал хозяин, наливая им еще по одной.

Перед глазами у Майка слегка плыло, когда он шел к машине. Будь он в Англии, он и не подумал бы салиться за руль, но на острове никто не соблюдал никаких правил дорожного движения, поскольку, кроме ослов, другого транспорта практически не существовало. Так или иначе, вряд ли кто встретится ему на обратной дороге.

Майк ехал сквозь плотную пелену предвечернего зноя, в лобовое стекло слепило солнце, а дорога впереди растворялась в дрожащем мареве. Ни малейшего ветерка, который бы пошевелил сушь, висевшую плотной завесой. Само движение казалось преступлением против природы. К тому времени, как он доехал до края кратера, воздух нисколько не стал свежей. Он чувствовал, что засыпает за рулем.

Майк остановил машину и вышел, чтобы размять ноги. Страшная сушь, как в пустыне. И мертвая тишина, только скрип песка под ногами. В полном безмолвии пыльные валуны казались спящими существами, одушевленными, но впавшими в спячку. Нечем было дышать. Он забрался в машину и начат спускаться по склону внутрь кратера, соблюдая особую осторожность на уклонах и крутых поворотах.