Состояние свободы - Нил Мукерджи Страница 11

Рену доставала из морозилки маленькие контейнеры Таппервер ^[23], приоткрывала крышки и зачитывала названия содержимого:

– Роху. Помфрет. – Она произносила его как «помплет», – Равас. Бомбиль.

Бомбиль. Я остановил ее на этом. Сказать то, что эта рыба, известная также как «бомбейская утка», была одной из главных причин моего приезда в этом году, – это ничего не сказать. Когда рыбаки выкладывают свой улов, она выглядит как застывшие серые сопли с розоватым оттенком, и кажется, что эта рыба всего на один шаг ближе к твердому состоянию, чем вода. Слегка обжаренная в панировке из манной крупы или фаршированная чатни ^[24] из кориандра и зеленого перца чили, а затем обжаренная, эта рыба была именно тем, что «меняет всю твою жизнь», как говорит одна моя знакомая Анкита. Казалось, что она специально создана такой, еле способной сохранять свою форму для того, чтобы при употреблении в пищу ее аморфность превращалась в нежное таяние каждого кусочка во рту.

Я попросил ее приготовить бомбиль.

– Этого будет достаточно для нас, да? – спросил я, стараясь быть демократичным. – Зеленая папайя, баклажан, жареный бомбиль.

Рену кивнула и приступила к работе. Она так быстро передвигалась из одной части кухни в другую, будто ее носил невидимый ветер, при этом она одновременно делала полдюжины разных вещей. Контейнер с замороженной бомбейской уткой лежал в раковине под струей воды, чтобы она оттаяла; кастрюли и сковородки были вытащены из шкафов; овощи, которые не были нужны для приготовления ужина, были убраны обратно в холодильник; разделочная доска и нож появились на столе…казалось, что у нее не две, а десять рук.

– Рис или чапати? ^[25] – спросила она, даже не посмотрев на меня. – И какой бы вы хотели, чтобы я сделала дал? ^[26]

Я заметил, что она, как и я, использовала самую уважительную форму обращения «вы» при спряжении глаголов, когда обращалась ко мне, но в то же время ее бенгальский был слегка искажен. Если переводить ее вопрос дословно, то получилось бы «Вы будете есть дал?».

– Чапати, – ответил я. – Дал… хмм… – Я стоял в нерешительности.

– Джальди, джальди ^[27], у меня будут неприятности, если я не успею до закрытия крана, – напомнила она и на этот раз она уже не улыбалась.

– Сделайте тот дал, который, как вам кажется, лучше всего подойдет к чапати, – коротко сказал я, вышел из кухни и плотно закрыл раздвижную дверь между кухней и гостиной.

– Личность человека, как хорошее горчичное масло: ударяет тебе прямо в нос, – произнес я тихим голосом, пытаясь пошутить.

Мама стала мне показывать знаки и шептать, что она будет говорить на эту тему только когда Рену уйдет.

– А что это за срочность с «мне нужно успеть до закрытия крана»? – тихо спросил я.

– Ей нужно успеть набрать воды из муниципального водопровода. Поставка водоснабжения ограничена определенными часами, поэтому ей нужно попасть к крану в этот период, иначе у нее целый день не будет воды.

– А что это за вода? – Я был несколько озадачен.

– Вода для ежедневного использования. Для купания, стирки, уборки…

– А разве у нее нет воды там, где она живет?

– Она живет в трущобах. – Она снова показала рукой в сторону запада. – В трущобах нет водопровода.

– Это те же трущобы, где живет Милли?

Мама кивнула и затем добавила:

– Рену ее терпеть не может.

– Кого, Милли?

– Да. Я тебе все расскажу позже.

Через полчаса Рену пришла из кухни и направилась в сторону входной двери.

– Я скоро вернусь.

И ушла.

– Ее через несколько минут будет видно из окна, – сказала мама.

И действительно, я смог увидеть ее стоящей в маленькой очереди с двумя большими ведрами и с чем-то похожим на большой пластиковый контейнер. На набережной было людно – мамы с колясками, влюбленные парочки, дети; рядом, на дороге, мелькали проезжавшие мимо автобусы, мотоциклы и авторикши. Продавцы уличной еды завлекали прохожих своими закусками. Казалось, вся жизнь, все движение было сосредоточено там. На зеленом островке, где был расположен кран, на красной каменной скамье сидели трое пожилых мужчин, бегали три или четыре бродячие собаки и полдюжины играющих друг с другом детей. Большие кроны деревьев заслоняли собой оранжевый солнечный свет, как от натриевой лампы, и держали большую часть территории в тени. От прохладного морского бриза деревья слегка качались, создавая пятнистую смесь из оранжевого света и черных теней.

Папа вернулся с работы, и я зашел на кухню за напитками. Кухня выглядела как хаотичный натюрморт. Скороварка, в которой предположительно была чечевица, стояла на варочной панели и издавала отрывистые свистки, хотя огонь под ней был выключен. На блюде из нержавеющей стали лежал бомбиль, натертый солью и куркумой. На другом блюде лежали гигантские пассерованные кусочки баклажана. Столешница между плитой и раковиной вся была в очистках: там лежали луковая и чесночная шелуха, кусочки овощей, увядшие стебли кориандра, мука, валялись зеленые перцы чили и разрезанный корень имбиря. В большой металлической миске было замешано тесто, а в маленьком контейнере замочен рис в воде. Мне с трудом удалось найти место, чтобы поставить стаканы, бросить туда кубики льда и налить виски.

– На кухне такой беспорядок, – сказал я, протянув папе стакан.

– Не волнуйся, она все уберет перед уходом, – сказала мама.

– Расскажи мне наконец, почему она ненавидит Милли.

– У Рену весьма тяжелый характер, как ты успел заметить. Она очень задиристая… – начала было мама, но папа ее перебил.

– Не могу поверить, что вы тут сидите и сплетничаете о слугах, – сказал он с небольшим недовольством.

Мама повернулась ко мне и тихо шепнула:

– Потом. – Она всегда слушалась отца.

Я был не в настроении, чтобы спорить с отцом. Мы несколько раз уже спорили на тему «хозяев и слуг», и мне совершенно не хотелось снова ее поднимать. Проглотив слова, которыми я мог бы возразить отцу, я внезапно отчетливо вспомнил случай из своего детства.

Он произошел за год до того, как мы переехали из Калькутты в Бомбей. Это было либо в период летних каникул, либо в один из дней, когда у меня не было занятий – в четверг или воскресенье. Был самый разгар лета, июнь или июль, около часа дня, когда солнце жарило что есть мочи. Температура воздуха была около сорока градусов Цельсия, если не выше, потому что дорожное покрытие плавилось от жары, становясь мягким и податливым. Папа отправил на центральный рынок за батарейками нашу прислугу по имени Ниша, которой было не больше одиннадцати или двенадцати лет; рынок находился в пятнадцати минутах быстрой ходьбы от нашего дома. Через полчаса она вернулась, но купила не те батарейки. Папа стал кричать на нее и отправил тут же обратно. Расстроенная Ниша пошла за ними во второй раз. На этот раз ей потребовалось чуть более получаса.