Вечный гость - Рубен Давид Гонсалес Гальего Страница 11

– Я могу пригласить вас на обед? Я плачу.

Аня расстроена. Но я ничего не могу поделать. В конце концов, Аня красивая девушка с нормальными ногами, а я всего лишь инвалид в электрической коляске. Аня кивает мне, Аня согласна переводить.

– Разумеется, платите вы. Я артист. И учтите, я буду выбирать только дорогие блюда. Вы восточный немец?

Немец улыбается. Он на самом деле восточный немец. Мы идем по улице, заходим в дорогой итальянский ресторан.

– Вы разоритесь.

– Не разорюсь, я много зарабатываю.

– А как же пенсионный план?

– У меня хороший пенсионный план, но я понял, о чем вы. Нет. Я буду жить здесь и сейчас. Плевать на «усиленные» и «особые» пенсионные планы. Дополнительная комната в доме престарелых, два цветных телевизора и еще одно фруктовое желе в течение дня. Нет. Спасибо, не надо. Вы любите стейки?

– Не очень. Я предпочитаю порезанное на кусочки мясо с соусами и овощами.

Немец почти счастлив. Он заказывает гуляш. К сожалению, в итальянском ресторане не подают гуляш.

Я улыбаюсь. Взглядом прошу официанта подойти ко мне. Я писатель. Моя профессия – соединять людей.

– У вас нет гуляша?

– К сожалению. Но у нас обширное меню. Пожалуйста, выберите все, что пожелаете. Наш шеф сегодня в ударе.

– Что вы скажете на то, что борщ вкуснее минестроне?

– Я скажу, что это не так. Понимаете, есть некоторые отличия в процессе приготовления…

– Что вы скажете, если я предположу, что хорошо приготовленный борщ настолько же передает оттенки вкуса, как и хорошо приготовленный минестроне?

– Но синьор… – парень настоящий итальянец.

– Я русский.

– Тогда я, разумеется, призна́ю свою ошибку. Хорошо приготовленный борщ настолько же хорош, а иногда даже лучше минестроне. Вынужден признаться, что никогда не ел хорошо приготовленного борща.

– Вы настоящий итальянец. У вас в меню есть тушеное мясо?

– Есть. Несколько видов тушеного мяса. Возьмите меню.

– Я никогда не читаю меню. Предпочитаю живое общение.

– Синьор, вы когда-нибудь были в Италии?

– Я очень знаменит в Италии. Итак. Два минестроне, две порции антипасти и две порции тушеного мяса. Только выберите то блюдо, в котором больше мяса. Шеф читал мою книгу, он поймет. Красное вино на выбор шефа. Дама сделает заказ сама.

Аня включается в игру. Она всего лишь подружка знаменитости. Аня делает дорогой заказ. Они с официантом обсуждают виды лобстеров.

Мой собеседник быстро съедает антипасти. Он не спеша ест минестроне. Внезапно его лицо грустнеет. Я понимаю, что он сейчас заплачет.

– Это не борщ, – говорит он, – это щи.

Я молчу. Это моя профессия – молчать. Молчать и слушать.

– Мы прожили три года. Ровно три года, день в день.

Немец смотрит на меня, я киваю и улыбаюсь. Он резко выдыхает, делает большой глоток из своего бокала и начинает говорить. Говорит он медленно, но его живое лицо внезапно делается то радостным, то грустным. Я напоминаю себе, что обязательно спрошу, не покидал ли он Германию на несколько лет? У него слишком свободная и точная для немца мимика.

«Мы прожили три года. День в день. А потом она ушла. Ушла внезапно, ушла так же быстро, как и появилась. Я объявлял розыск, мне говорили, что она наверняка уехала. Вернулась в Румынию. Оказалось, что все эти три года она откладывала деньги. Все эти три года ее ждал друг. Она экономила на вещах, но мы были хорошо одеты. Она экономила на уборщице, а мы могли позволить себе нанять уборщицу, но дом был безукоризненно чист. Она экономила на еде, но… – Он плакал, я ждал. – Простите, я вспомнил гуляш. Гуляш был очень вкусным, но дело не в этом. Вечером я приходил домой, на столе стояли тарелки, укутанные горячими полотенцами. Она зажигала свечи, много свечей. В этот вечер мы не пользовались электричеством. А еще в этот вечер на тарелках, укутанных горячими полотенцами, был именно гуляш. Когда я приносил работу на дом, мне некогда было работать. Она сказала, что если я откажусь брать работу на дом, меня повысят. Она заставила меня носить золотые запонки. Она выбирала мне галстуки. Я не хотел, я говорил, что в Германии не надо показывать запонки и галстуки, что все это работает только в Румынии. А она не слушала меня, просто одевала, и все. Я не спорил, я никогда не спорил. Меня повысили, потом опять повысили. Я все больше и больше отдавал себя работе. Я много работал, но никогда не брал работу на дом, никогда не оставался вечером после пяти. Я никогда не работал по субботам и воскресеньям. Меня стали уважать. Вы видите меня сейчас, но до встречи с ней я выглядел скупым и глупым. Я работал не хуже прочих, я старался как мог, но люди вокруг не замечали меня. А она… – Он молча ел мясное рагу, сосредоточенно жевал, думал. – Она ждала меня дома. А потом. Потом, если она зажигала свечи, мы ели рагу. А наутро я был совершенно другим человеком. Я был счастлив. Меня повышали и повышали, я не считал деньги, я просто тратил. Вы не поверите, но я, немец, не считал деньги, совсем не считал.

А потом она ушла. Она ушла, а я плакал. Все, чего я хотел, все, о чем мечтал, – вернуть ее.

Прошло два года. Меня вызвали в полицию. Нам устроили очную ставку. Меня попросили опознать свои вещи. Я опознал только пару рубашек. Они не знали. Они не знали, что она старательно переписала на диск все мои файлы. Мне совсем не трудно было купить новый компьютер. “Вы – наш главный свидетель. Пожалуйста, распишитесь здесь и здесь”. Я не стал расписываться. “Но вы ее искали”. – “Искал”. – “Но она вас обокрала”. – “Нет. Никто меня не обкрадывал”. – “Получается, что вы сами посылали почти половину ваших доходов в Румынию?” – “Конечно, сам. У нее болела мама, потом младших сестер надо было отправить в Англию хотя бы на пару месяцев. Я не понимаю вас, господин офицер. Что надо сделать, чтобы снять с нее наручники?” – “Найти поручителя, который внесет залог”.

Я вел ее за руку. Она пыталась что-то объяснять, но я постарался сыграть надменного немца. Я выписал ей чек. Я оплатил ей дорогу домой и подарил на прощание пару тысяч евро».

Мы допивали вино.

– Хорошая история? – спросил меня немец.

– Красивая.

– И я не удивил вас?

– Нет, конечно.

– Но немцы не понимают меня.

– Я не немец. Но у них лучшие планы на пенсию, чем у вас.

– Мой пенсионный план лучше. Я уеду в Румынию.

– Вы надеетесь найти ту самую румынку?

– Нет. Во всяком случае, только не ее. Кого угодно, только не ее. Я хочу сидеть за столиком уличного ресторана. Просто сидеть. Просто смотреть, как играют дети, не соблюдающие строгих правил гигиены. Просто смотреть, как заходит солнце. И обязательно работать. Я хочу работать до самой смерти. Но ни в коем случае не перерабатывать. И никогда не работать в субботу и воскресенье.