Серебряный меридиан - Флора Олломоуц Страница 11

ХМ: «…Фрэнклин Гардене и Эджвербери Лейн, вы слышите меня?»

«Хэрроус Мид» — на свете был только один человек, который мог назвать себя так, обращаясь к нему. Только она. Это звучало как пароль их детства. Когда-то он, она и Форд жили по этим адресам. Названия улиц стали их позывными. Он, забыв о предупреждении Энн не отвечать случайным пользователям, поспешно набрал пароль и нырнул в раздел для личных сообщений пользователя ХМ. Она была здесь, в сети. Чудеса!

МФ: Глазам не верю! Куда ты опять пропала на целую вечность? Сколько лет прошло? Четыре?

ХМ: Пять лет. Марти, я возвращаюсь.

МФ: Наконец-то, Ви! Давно пора! Когда?

ХМ: В сентябре. Ты встретишь меня?

МФ: Я тебя сам привезу, если рейсы отменят.

ХМ: Спасибо. Ты — настоящий друг. Я тебя люблю.

МФ: Скажи еще раз, что это ты. Пришли хоть фотку, что ли…

Через пять минут его скайп свистнул. Пришли две только что сделанные на мобильном телефоне фотографии. На одной он увидел свою подругу детства, а на другой — экран ее монитора с разговором, который они вели, и ее руку у слов «Ты — настоящий друг».

На северо-западе Лондона, в зеленом и тихом краю Эджвербери-парка, на конечной станции «Стэнмор» линии Джубили встретились эти трое: Форд Аттенборо, Мартин Финли и Виола Кальбфелль.

Редкий случай — двое мальчиков и девочка, ровесники, жившие во встроенных друг в друга полукружиях улиц Хэрроус Мид, Фрэнклин Гардене и Эджвербери Лейн на самой границе парка, дружили так, что порой их можно было принять за детей из одной семьи. Они росли вместе с шести до шестнадцати лет. Их свел парк. Дом родителей Форда выходил садом в парк так, что деревья оттуда нависали кронами над их газоном. Природу, себя и людей дети узнавали на этих просторах и в рощах Стратчвуда. Их родители устраивали там пикники, и дети сдружились. В те годы — в начале восьмидесятых — сложилось так, что в их районе, похожем на раскрытый веер, где соседи хорошо знали друг друга, ровесниками оказались только Форд, Мартин и Виола. Другие дети или еще сидели в колясках, или уже заканчивали школу. Веселая тройка пропадала в парке со своими велосипедами, ежедневно придумывая новые истории с продолжением, в которые они играли с перерывами только на сон и еду. Кем только они не были: путешественниками и старателями, моряками и шпионами. Особенно их увлекали программы о дикой природе БВК. Мальчики долго не обращали внимания на то, что Виола чем-то отличалась от них. Дразнить их обоих из-за дружбы с девчонкой было некому, к тому же она умела все, что умели они. Даже внешне она долго не выделялась рядом с ними. Волосы средней длины волнистым венчиком обрамляли ее голову. Платья она не носила. Всегда была в джинсах или брюках, футболках, рубашках и куртках. Ловкости, выносливости и гибкости ей было не занимать. Лет в тринадцать Мартин научил ее играть на гитаре, и они часами предавались этому занятию, устраивая концерты во дворе. Вообще рождественские, пасхальные и приуроченные к семейным праздникам концерты и домашние спектакли — идея Виолы — были событиями для их родителей и знакомых на протяжении всего их детства. Афиши готовились заранее. Рисовали педантичный аккуратный Форд и брызжущая фантазией Виола. За музыку и освещение отвечал Мартин. За напитки и еду — мамы. За доставку продуктов — отцы. В саду Мартина стояла беседка. Ее превратили в летний театр. Безудержная энергия трио много лет вливалась в игры, спорт, представления и нескончаемый обмен всякого рода придумками.

Их родители тогда делали карьеры, вкладывая все силы в настоящее, а средства — в будущее. Они понимали, что жизнь на окраине, как бы полезна для здоровья она не была, когда-нибудь закончится. Все стремились гораздо дальше или, точнее говоря, ближе к центральным районам города, к возможностям, на которые надеялись, занимаясь своим делом добросовестно и почти без отдыха. Их дети должны были учиться в хороших школах, а затем — в солидных университетах. Они мечтали о домах в районах, где живут самые состоятельные представители их старательного среднего класса. Словом, они стремились «наверх».

Отец Виолы, Геральд Кальбфелль, был швейцарцем. Он работал в области приборных технологий для медицины и сотрудничал с британцами с начала своей карьеры. Когда ему было уже за тридцать, он женился на Эмили Соул, работавшей тогда в корпорации, с которой Геральд заключил долгосрочный контракт. Фамилия Кальбфелль, довольно распространенная в Центральной Европе, непривычна для британского уха. Виола уставала в детстве и юности поправлять всех, кто ошибался, произнося ее, и бороться с теми, кто смеялся над ней или нарочно коверкал.

Родители Мартина были врачами. Отец Форда юристом в финансовой компании.

В планах семей были переезды, но они любили и эту краснокирпичную окраину, окруженную деревьями и лугами. Такие районы из красного кирпича появились в начале XX века, на границе Викторианской и Эдвардианской эпох. Тогда индустриальная, промышленная и технически оснащенная Британия покрылась, словно признаками юности, алеющей неоготикой — жилыми районами, фабриками и электростанциями, вокзалами, музеями, телеграфами и университетами, облицованными терракотой. Страна обрела тогда цвета, ставшие такими же ее приметами, как йоркширский или рождественский пудинг — цвета крепкого чая, жженого сахара, печеной тыквы и сушеной моркови. За несколько десятилетий остров испещрили ряды одинаковых домов, красной сыпью покрывших зеленые пригороды его городов.

Ребята расстались в самый разгар подросткового расцвета, когда Мартин начал побеждать в спорте, Форд покорять окружающих чудесами памяти и логики, а Виола призналась, что пишет стихи.

Удовольствие водить пером по бумаге, чувствовать напряжение в руке, смотреть, как чернила блестят и мгновенно высыхают, впитываясь, как быстро движется перо и из-под него появляются буквы одна за другой, соединяясь и превращаясь в слова в унисон с внутренним голосом, — мало что могло сравниться для нее с этой радостью.

Окончив школу, Виола поступила в Гилдхоллскую школу музыки и театра на отделение театрального менеджмента.

Свою студенческую квартиру она разделила с Линдой Сантарез, поступившей на отделение оперного вокала, и Энн Ховард, которая училась на звукорежиссера. Линда — испанка по отцовской линии — колоратурное меццо-сопрано, неутомимая, исключительно яркая и темпераментная. Ее часто сравнивали с тайфуном. Говоря, она поджимала свои полные полукруглые, похожие на дольки крупного мандарина, губы и коротко кивала, закрыв глаза, словно стараясь сдержать выразительную мимику, которой одарила ее природа. Каскад смолисто-черных волос гарцевал у нее за плечами, а фантастические асимметричные юбки и платья, ажурные, с оборками и художественно заложенными складками, провоцировали всякого назвать ее «Кармен».

Энн — небольшого роста, со стройными ногами и крепкой фигурой, широкой в плечах и бедрах, обладала высоким, слегка звенящим голосом и достоинством, которое привлекало к ней внимание всех вне зависимости от пола и возраста. Энн могла похвастаться не только очень большим, но и на удивление красивой формы бюстом. Поклонников было море. Она, к тому же, умела и любила подчеркивать свою женственность, что, кстати, обходилось ей недешево. Энн часто покупала вещи, косметику и украшения, но пользовалась всем этим со вкусом, меняя облик едва ли не ежедневно, и наслаждалась своими возможностями и умением. При этом она была веселой, начитанной, остроумной и в пух и прах развеивала мифы об уровне мышления девушек, читающих глянцевые журналы. Вдобавок она увлекалась спортом и почти профессионально, как это бывает с самыми заядлыми любителями, вела спортивную колонку на одном из интернет-ресурсов. Мартин, разглядев прелести Энн, не устоял.