Двойной язык - Уильям Голдинг Страница 11

Ко второй госпоже меня привел Ионид. Она оказалась совсем не такой, какой мне представлялась Пифия. Возлежала на ложе, совсем как мужчина, опираясь на локоть. Первое, что в ней сразу бросалось в глаза, была неимоверная толщина. Она была даже толще моей няньки. Брыли у нее свисали так, что казалось, они вот-вот сползут на землю. Ноги у нее были босыми, и я впервые в жизни увидела накрашенные ногти. Такого же цвета, как ногти на ее руках. Правда, я о таком слышала. Моя мать называла накрашенные ногти как один из признаков «непотребной женщины», то есть женщины, о чьем занятии вслух не говорят. Подразумевала она «подругу», «гетеру», хотя, если не ошибаюсь, есть даже еще более грязное занятие. Я не знаю – или не знала, – как оно называется.

– Подойди поближе, дитя. Боги, ты и правда дитя. Тебе четырнадцать? Пятнадцать?

– Пятнадцать, милостивая госпожа.

– Сядь, дитя. Нет, не в это кресло. Тебе ведь не хочется сидеть неудобно, ведь так? Попробуй этот табурет. Ведь лучше, верно? Должна сказать, колесницы и прохожих на улице тебе не остановить, но у тебя приятный голос. Ты поешь?

– Не знаю, милостивая госпожа.

– Не будь дурочкой. Ты не можешь не знать!

Она была достаточно ласкова, но настойчива.

– Детские песенки. И только. Ну и деревенские песни. Две-три, как все.

– Несколько нот очень полезны. Разумеется, можно обойтись и бурканьем. А иногда вопль. Если сочтешь нужным.

– Милостивая госпожа?

– Ну, просто птенчик, верно, Ионид? Где ты ее нашел?

– Я думаю, нам следует побывать у первой госпожи.

– Так идите. Это все, дитя.

– Милостивая госпожа…

– Ну…

– Когда ты желаешь, чтобы я начала?

– Что начала?

– Служить тебе.

– Ты здесь, дитя, не для того, чтобы служить мне, но чтобы служить богу. Ведь говорить положено именно так, верно, Ион?

– Ей пока еще мало что сказано. Теперь мы можем удалиться?

Милостивая госпожа тяжело перекатилась на спину, уставилась в потолок и словно бы подчеркнуто перестала нас замечать. Ионид поклонился и сказал:

– Так мы прощаемся.

Я последовала за ним к двери напротив. Он прижал палец к губам и открыл ее. За ней к стене прислонялся привратник. При виде нас он сразу встал прямо. Ионид кивнул и повел меня дальше. Большая приемная первой госпожи была все еще погружена в сумрак – ставни оставались закрытыми. Впереди я еле-еле разглядела сидящую на стуле фигуру. Казалось, она смотрит на нас. Мы остановились в ожидании. Когда раздался голос, он был точно бусинки звуков.

– Ионид?

– Я здесь. Называть ли мне сегодня тебя милостивой госпожой? Или называть тебя матерью?

– Я Пифия.

– Я привел к тебе девочку. Ту, о которой говорил.

– Пусть подойдет ко мне.

– Досточтимая матерь, мы ничего не видим.

– Я сказала: пусть подойдет ко мне. Вот так. Протяни мне руку, дитя.

– Вот, досточтимая матерь.

– Дай мне ощупать твое лицо. В тебе много от мальчика, не совсем то, не совсем другое. Это может ему угодить. Ты видишь сны? Я сказала: ты видишь сны?

– Да.

– Ты помнишь свои сны?

– Нет, досточтимая матерь.

– Не тебе называть меня так. Достаточно будет милостивой госпожи. Потом это изменится. Ты понимаешь?

– Нет, милостивая госпожа.

– Ионид, ее рот слишком мал. Он будет разорван.

– Ты по-прежнему веришь, что сила возвратится?

– А ты?

– Нет.

– Милостивая госпожа…

– Что, дитя?

– Мой рот разорвется… зачем я здесь?

– Тебе следовало сказать ей, Ионид.

– Я подумал, что лучше будет предоставить это тебе.

– А не той?

– Я плюю на нее.

– Дитя, стой, где стоишь. Ионид, открой ставни.

Почти сразу длинный расширяющийся сноп дневного света заскользил по комнате. Она была одета в белое, ее голова была закутана в белое, вся, кроме лица. Ее глаза были неподвижны и смотрели только туда, куда была повернута ее голова. Не верилось, что они не видят. Ни следа того, что мы называем белой паутиной, затвердение самой материи глаз. Они светились и словно пронизывали, но они не двигались. Ну а остальное ее лицо было воплощением дряхлости, оставившей почти только кости.

– Дитя, тебя выбрали для особого положения. Порой бывает лишь одна Пифия, обычно их две, но когда будущее слепо и темно, как мои глаза, их требуется три. Со временем ты станешь третьей Пифией.

Не знаю, что я делала, что говорила. Ионид рассказывал мне, как я кричала, что не спущусь в то место, и он лишь с большим трудом помешал мне убежать. Я немножко опомнилась, и, почувствовав, что я перестала вырываться, он меня отпустил. Пифия что-то сказала позади меня, и я обернулась к ней:

– Милостивая госпожа…

– Бесполезно, дитя. Как бы ты его ни называла, он держит нас в своих руках. Он милосерден с теми, кто принадлежит ему. Когда ноша стала непосильной, он забрал мое зрение, чтобы я его больше не видела. Но это произошло очень давно. Быть может, мне приснилось. Только зрения я лишилась на самом деле. Теперь ты знаешь, почему ты здесь. Будь сильной, и, быть может, бог не потребует от тебя разорванного рта или слепых глаз. Будь сильной. Мудрецы позаботятся о тебе. А в остальном – береги свое девство. Сам бог будет направлять их, и горе тебе, если ты оступишься. Мне осталось недолго, ибо я много старее, чем следует женщине. А потому готовься.