Сетевой - Екатерина Осянина Страница 11

– Как ты это делаешь? – спросила я его, когда мы с ним отключились от «эфира», то есть голосового чата.

– Что именно? – Чур сделал невинную физиономию и поковырял пальцем коврик от мыши, к которому что-то присохло.

– Не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я спрашиваю.

– Я просто крут, – скромно потупившись, сказал он. Я картинно вздохнула. – Ну правда! Ты же сама видела! Я просто хороший игрок!

– Мальчики говорят, что ты один из лучших, – поправила я его.

– Мальчики неправильно говорят. Я лучший! – Я почувствовала, что его прямо распирает от самодовольства.

Я была поражена. Я сидела, молча пялилась на него и пыталась сообразить, что для меня лично может означать раздутый от гордости домовой, который переиграл мальчишек в компьютерную игру. Людей компьютерная зависимость не приводит ни к чему хорошему, именно поэтому я старалась не залипать и не уходить от реальности настолько, чтобы меня затянуло. Как тех бедолаг, которые начинают терять человеческий облик и превращаются в бледных, хилых или наоборот – разжиревших сутулых зомби, живущих в основном ночью и в основном за компом.

А к чему это может привести домового?

– Слушай, а зачем тебе это надо? – наконец прервала я молчание.

Чур прекратил раздуваться от гордости и, кажется, задумался.

Он посидел неподвижно, сверля глазами монитор, задрал лохматую башку к потолку и задумчиво поскреб шею, потом замер и стал совсем прозрачным, так что я едва его различала и подумала, что сейчас он совсем исчезнет. Но он вдруг встрепенулся, «проявился» и уверенно выдал:

– Эмоции.

– Что – эмоции? Тебе что, в реале эмоций не хватает?

– Мне их везде не хватает. Точнее, мне их много не бывает.

– В каком смысле? Они тебе зачем?

– Не знаю. Это сложно объяснить.

Теперь задумалась я: как он вообще может мне что-то объяснить про себя, если мы с ним, скорее всего, мыслим разными категориями? Что он знает о моих представлениях? Что он знает вообще о наших, человеческих мировоззрениях? И вообще. Что он, в конце концов, такое?

Домовой, похоже, тоже думал примерно в этом направлении. Он поерзал, устроился рядом с клавиатурой и начал объяснять.

– Ты вообще хоть примерно представляешь, что ты такое? – Похоже, я была права: мы пришли в итоге к одному и тому же вопросу.

– Примерно представляю, – сказала я. – Я человек.

– А из чего ты состоишь? – Сейчас своим менторским тоном и вопросительно-выжидательными интонациями он напомнил мне моего бывшего учителя биологии. Тот тоже любил, когда мы задавали себе и ему вопросы и пытались на них ответить.

– Из белков, жиров и углеводов, – попыталась отшутиться я.

– А это все из чего? – Он был и терпелив так же, как тот учитель.

– Из молекул. Молекулы из атомов. Атомы… из чего-то там еще.

– Во-о-о-от! В итоге это «что-то там еще» состоит из сгустков энергии.

– Как-то так, да, – согласилась я, мысленно перебирая все свои скудные познания из области физики.

– Я тоже состою из энергии.

– Да? – Я постаралась, чтобы он почувствовал мой сарказм, но его, похоже, было так просто не прошибить.

– Все, что ты видишь, слышишь или чувствуешь в этом твоем реальном мире, – это энергия. Разные виды энергии. Часть ее ты не способна увидеть, услышать или почувствовать. Есть такие поля и такая энергия, для которой даже ваши ученые не могут найти ни названия, ни объяснения. Они даже не подозревают о ее существовании. Ее нельзя измерить или зафиксировать приборами. Одна из таких энергий – я. Честно говоря, я и сам не знаю, что я такое. Я был здесь задолго до появления разумной жизни.

– Да, ты говорил. Значит, ты – разумная энергия?

– Да. По сути, как и ты. – Он улыбнулся.

Он говорил понятные вещи, но, правду сказать, у меня многое не укладывалось в голове. Почему он называет себя энергией? Почему я его вижу? Почему я с ним говорю?

– Но я не говорил, что привязан к определенному месту на земле. Это место небольшое по площади, как раз примерно с дом и еще часть двора. Мне повезло. Я домовой.

– А есть такие, которым не повезло?

– Есть такие, которые живут в других уголках Земли. И называются по-разному.

– А почему те домовые, которых я встречала раньше, были такие агрессивные?

– Не все такие разумные, как мы с тобой. Они похожи на диких животных. Они тебя боялись.

– Почему я вообще их вижу? Как?

– Не могу сказать точно, но догадка у меня есть. Догадочка… – Он потеребил бороду, поерзал, повернувшись спиной к монитору и азартно взглянул на меня.

– Ну давай, выкладывай свою «догадочку».

Я тоже поудобнее устроилась в вертящемся кресле.

– Ты очень сильный эмпат. Я думаю, все дело в этом.

– А при чем здесь это?

– А при том, что та энергия, из которой я состою, как-то связана с эмоциями. И это то, что ты способна воспринимать лучше остальных людей. Поэтому ты меня практически видишь. А на самом деле – просто чувствуешь, как эмоции других людей.

Я задумалась.

– Нет, все равно не понимаю.

– Вспомни, ты ведь наверняка практически всегда на сто процентов чувствуешь, когда тебе врут.

– Точно. Но я всегда думала, что это из-за моей проницательности.

– Фигушки. Твоя проницательность – это следствие твоей гипер-эмпатии. Фильмы любишь? – Вопрос был неожиданным.

– Люблю, но…

– Не все, да? А я тебе скажу, почему. Потому что не все актеры способны так вжиться в роль, чтобы передать те эмоции, которые они должны до тебя как до зрителя донести. Плохая актерская игра – это ложь. И ты ее чувствуешь. Ты ходячий индикатор правды. Детектор лжи! Полиграф!

– И что, меня нельзя обмануть? – Верилось с трудом.

– Можно. Даже настоящий полиграф, как выяснилось, можно обмануть. Но очень сложно! – Похоже, он был доволен, а до меня вдруг дошло, что я и сейчас продолжаю считывать его настроение и это получается у меня совершенно непроизвольно.

И не только с ним! Я действительно всегда в курсе, кто в каком настроении находится, включая животных и окружающих меня незнакомцев. Я всегда в точности знаю, кто как ко мне относится. И я действительно чую, когда мне врут. Это всегда меня удивляло, и я всегда пыталась понять причину вранья, и во многом это мне помогало установить правду. Особенно когда я еще работала в журналистике.

Домовой внимательно меня разглядывал и, похоже, тоже прямо-таки видел, как в моей голове крутятся всякие шестеренки.

– Ну ладно эмоции. Но как мы с тобой разговариваем?