Горячая вода - Андрей Цунский Страница 11

– Это что, алоэ от кашля? – спросил я тоскливо.

Дядя Эйно рассмеялся и ловко разрезал подозрительную вещь поперек. Отрезав несколько колец, он положил три штуки мне на тарелку.

– Иди, поделись с мамой и папой! Передай им от меня привет!

Так я впервые попробовал ананас. В другое время дядя Эйно запросто пригласил бы нас к себе или сам спустился. Но еще совсем недавно я плавал у него в ванне и слушал сказки, а в нашей квартире было совсем другое настроение… Он был деликатен, дядя Эйно.

Вкус ананаса поразил меня. Это ощущение непередаваемо. Фрукты у нас были в диковинку и по сезону: апельсины, мандарины и лимоны – все это появлялось зимой. Гранаты я попробовал только классе в третьем – они были дороги. Ананас затмил все.

Мама часто ездила в командировки. Она всегда привозила мне что-нибудь оттуда, любую мелочь, или глупость, или что-то ценное – фонарик, работавший без батареек, или альбом с образцами целлюлозы, выпускаемой на Сегежском комбинате. Я все принимал с благодарностью и интересом, а слово «командировка» звучало для меня как что-то таинственное и торжественное. Magical Mystery Tour. Кстати, так и сейчас осталось. Люблю ездить в командировки и что-нибудь непременно оттуда привозить. А маму я вечно просил привезти из командировки ананас. Это была неизменная и совершенно бесполезная просьба. Ананасы у нас не растут, к сожалению.

В течение нескольких лет мама привозила из своих поездок все что угодно, кроме ананасов. Я и думать о них перестал. Я понял, что их привозят откуда-то из другого места. Из командировки его не привезти, потому что там их не бывает. Не бывает – и все.

Ананас я так с тех пор и не пробовал, но мамины командировки от этого не прекращались. А однажды мама уже собрала сумку и собиралась уезжать, как в дверь позвонили, и старик, в ленинской кепке-восьмиклинке, в круглых очках на сморщенном носу, вручил папе повестку с приказом явиться на военные сборы.

Так впервые я на три дня остался дома один. Мамина подруга приходила по пути с работы проверить, сделал ли я уроки, поел ли и вымыл ли посуду, прибрал ли за кошкой и пропылесосил ли в комнате. Потом я должен был ей звонить перед сном, а она звонила в любое время, интересуясь, чем я занят. Заходил и дядя Эйно, проглядывал тетрадки и помогал мне с задачками.

А в один из вечеров и мамина подруга, и дядя Эйно могли быть совершенно спокойны на мой счет, как и на счет всех мужчин и мальчишек нашего дома. Начинался Кубок Вызова!

Не буду отвлекать вас историей противостояния НХЛ и сборной Советского Союза по хоккею. Кто знает – тот уж знает, кто не знает – тот не поймет. Наши упорно побеждали на чемпионатах мира, серия встреч в Москве и Америке, о которой пел Высоцкий, была делом давним, и в самих Штатах и Канаде решили выяснить, кто же главный на хоккейном льду. Предполагалось сыграть три матча, и если результат по их итогам окажется ничейным, то предполагалось дополнительное время, а если и оно не выявляло победителя, то команда всех звезд НХА и сборная СССР должны были играть до первой шайбы – хоть до утра! Так сказал сам Николай Николаевич Озеров. Опять же, кто знает – тот знает, кто не знает – тот не поймет, какой это был комментатор!

Матч показывали поздно, и я, пользуясь отсутствием родителей в доме, спокойно его посмотрел. Но как же я был удручен… Да как и весь наш дом, как весь город, как вся страна. Наши проиграли со счетом четыре – два и выглядели вяло и тоскливо, а канадцы – так называли всех энхаэловцев заодно с американцами – наоборот. Дерзко и мощно, на высоченных скоростях носились они, взметая на разворотах маленькие бураны, победно играл электрический орган во время остановок игры, Медисон-сквер-гарден неистовствовал, публика на трибунах экстатически орала, перекрикивая даже самого Озерова. В слезах я рухнул в постель и наутро заметил у своих одноклассников такие же распухшие и красные глаза, как и у себя самого. Даже Владимир Валерианович, встретившийся мне в коридоре (он тогда еще не преподавал у нас физику, она начиналась с шестого класса), забыл закрыть дверь в лаборантскую, и я видел, как он открыл дверцу лабораторного шкафа, хлопнул рюмку и печально произнес: «Эх… Хоть не смотри завтра ничего!»

Вечер без хоккея дрожал напряжением предстоящего на следующий день матча. Делали прогнозы, партия оптимистов и партия пессимистов были невелики, самая большая часть болельщиков вошла в партию надежды. «Посмотрим!» – неуверенно говорили друг другу ее представители.

Мне свезло. Двоек я не нахватал. Ждал вечера. Родители должны были приехать только на следующий день. Я уже наскоро порешал гнусную математику, обозначил в упражнениях по русскому языку суффиксы и приставки, выучил даже текст про Трафальгарскую площадь в Лондоне для урока английского языка. Чего не сделаешь от такого волнения!

Я уже включил телевизор и уселся в кресло, но вдруг щелкнул замок, заскрипела дверь, и в квартиру вошел папа с тремя другими мужчинами его возраста. Одного из них я знал – он был маминым сослуживцем. В его руках была сеточка, а в сеточке – бутылки с коньяком, лимонад для меня и какой-то серый кулек. Следующий нес два бумажных пакета, и что там было, я не видел. И третий нес пакеты, и папа тоже, а еще каждый тащил на спине по рюкзаку.

Военные сборы закончились сами собой после поражения сборной СССР в первом матче. Даже какой-то генерал, который командовал этими сборами, понял, что если он не хочет массовых самовольных отлучек, надо вовремя остановиться. А то, что четыре «партизана», освободившись от воинского долга на день раньше, пришли к нам, объяснялось еще проще. Мама в командировке. А это значит, что можно спокойно посмотреть хоккей. Выпить коньячку. Курить в комнате. И просто пообщаться мужской компанией, объединенной так недавно рытьем окопов или маетой в штабе с картами. Кто-то тут же похвастал, что пару карт из штаба умыкнул. Карты местности тогда были в цене. Их нельзя было купить в магазине, а вояки продавали фотокопии за пять рублей лист.

Мгновенно я был мобилизован на кухню чистить картошку, а дядя Валера – мамин сослуживец – жарил на большой сковородке невероятное количество магазинных готовых котлет. Уж не знаю, из чего их делали. Картон-то в них точно был. И сухари в неограниченном количестве. Нои такие достать было непросто. Почистив картошку, я нарезал ее, как учил папа, соломкой и нажарил до хруста ореховой скорлупы. Так любит папа. Остальные гости входили в кухню и просили кто ножик, кто вилки, кто тарелки, кто еще что…

Когда я вошел в комнату, на раздвижном журнальном столике раскинулся великолепный холостяцкий пир! Шпроты, финики, тонко нарезанный лимон, сало, зеленый горошек в глубокой тарелке, лук кружевами под уксусом, поднос яблок, хлеб – белый и черный, сыр, нарезанный в толщину фанеры, и маринованные помидоры и огурцы в банке с надписью «Глобус». Один из «партизан» работал не то в магазине, не то на складе… Когда внесли котлеты и картошку, телевизор уже показывал арену, уже разминались игроки и надрывался орган.

Первый и второй периоды прошли мрачно. Уровень коньяка в бутылках почти не понижался. Наши проигрывали – и снова четыре – два. И вдруг… в течение одной минуты Михайлов и Капустин сравняли счет. А через полторы минуты после начала третьего периода Владимир Голиков вывел наших вперед, и в течение всего периода канадцы пытались сравнять счет, но…