День независимости - Ричард Форд Страница 11

Наша секретарша мисс Бонда Ласк уже покинула, как я вижу, женскую уборную и обосновалась в середине ряда пустых столов с сигаретой и «кокой» – сидит, скрестив ноги и покачивая той, что сверху, да так и будет сидеть, с удовольствием отвечая на телефонные звонки и листая «Таймс», до полудня, когда мы закроемся по-настоящему. Это крупная, рослая блондинка с громоздкой грудью и причудливым чувством юмора, на лице она носит тонны косметики, на теле – яркие, до смешного куцые платья, а живет в соседнем Гроверс-Миллсе, где однажды, в 1980-м, прошла с барабаном во главе военного парада. Она была ближайшей подругой Клэр Дивэйн, нашей убитой агентши, и все норовит обсудить со мной ее «дело», потому что знает, похоже, как мы ни осторожничали, что между Клэр и мной кое-что было. «По-моему, они не шибко стараются, – таково ее устойчивое мнение о нашей полиции. – Будь она белой девушкой, вы бы совсем другое увидели. Тут бы от ФБР проходу не было». И действительно, трех белых мужчин посадили было на день в кутузку, но потом выпустили, и за прошедшие с того времени недели расследование, похоже, никуда не продвинулось, даром что чернокожий жених Клэр – адвокат, работающий с долговыми обязательствами в хорошей фирме, – обладает серьезными связями, а наш Риелторский совет и ее родители назначили за поимку убийцы премию в 5000 долларов. Но справедливо также и то, что ФБР, проведя небольшое расследование, сочло это преступление не федеральным, а самым обычным убийством.

В нашей конторе мы, по крайней мере официально, оставили ее стол не занятым до раскрытия убийства (хотя, сказать по правде, дела у нас идут не настолько хорошо, чтобы нанять кого-то на место Клэр). Бонда, со своей стороны, держит ее кресло обвязанным черной лентой, а на пустую поверхность стола ставит тонкую темную вазу с единственной розой. Так она предостерегает нас от забывчивости.

Впрочем, этим утром на уме у Бонды дела глобальные. Ей нравится быть в курсе текущих событий, она читает все, какие находит в офисе, журналы, а раскрытый «Таймс» держит накинутым поверх своего выставленного напоказ бедра.

– Послушай, Фрэнк, ты за ракеты с одной боеголовкой или с десятью? – Она выпевает это, увидев меня, и посылает мне широкую улыбку, говорящую: «Ладно, как твои делишки?»

Сегодня на ней весьма вычурное, сшитое из красно-бело-синей тафты платье с открытыми плечами, в таком невозможно даже монетку взять со стойки бара, сохранив при этом благоприличный вид. Ничто, кроме шуточек, меня с ней не связывает.

– Все еще с одной, – отвечаю я, уже сняв со стола три листка бумаги со спецификациями сегодняшнего дома и поворотив к выходу.

Эверик и Уорделл, завидев меня, немедля смываются в складскую (обычная история), поэтому я оставляю в их ящике для корреспонденции написанную мной инструкцию насчет того, где и когда им следует поставить у Хаддамского Лужка разъездной лоток для продажи хот-догов – после того как они в понедельник приволокут его на буксире из «Фрэнкса», принадлежащего мне ларька, который торгует корневым пивом на 31-м шоссе, к западу от нашего города. Так они предпочитают вести любые дела – опосредованно и на расстоянии.

– По-моему, боеголовок и без того в наши дни развелось многовато, – говорю я, направляясь к выходу.

– В таком случае ты, по мнению «Таймс», полная какашка.

Она наматывает золотистый локон на мизинец. Вонда – презренная демократка и знает, что я таков же, и думает, если я не ошибся в догадках, что мы с ней могли бы немного развлечься.

– Надо будет это обсудить, – говорю я.

– Что верно, то верно, – лукаво соглашается она. – Но ты, конечно, занят. Известно тебе, что Дукакис бегло говорит по-испански?

Произносится это словно бы не для меня, а для каждого, кто ее может услышать, – как будто пустой офис набит заинтересованными людьми. Но я выхожу в la puerta ^[12], сделав вид, что ничего не слышал, и как можно быстрее возвращаюсь в прохладное спокойствие моей «краун-виктории».

К девяти я уже качу по Кинг-Георг-роуд, направляясь к мотелю «Сонная Лощина» на шоссе 1, чтобы забрать оттуда Джо и Филлис Маркэм и (надеюсь) к полудню продать им нашу новую недвижимость.

С этой лесной дороги Хаддам не походит на город, терзаемый упадком цен. Старый богатый городок, заложенный в 1795-м рассерженными торговцами-квакерами, которые, не поладив со своими либеральными соседями по Лонг-Айленду, отправились на юг и основали поселение с более правильными, по их мнению, порядками, Хаддам выглядит преуспевающим и уверенно единодушным в своих гражданских ожиданиях. Его жилищный фонд может похвастаться немалым числом больших, выстроенных в стиле Второй империи домов XIX столетия и вилл (принадлежащих ныне дорогим адвокатам и президентам разрабатывающих программное обеспечение компаний) с консольными карнизами, куполами, бельведерами и эркерами, акцентирующими стандартный язык архитектуры – новогреческий ^[13] с федералистскими вкраплениями, – а также послереволюционными каменными домами с веерными окнами, колоннами при входе и римским рифлением. Все они недешево стоили и в те дни, когда была навешена последняя их дверь (а произошло это в 1830 году); на продажу их выставляют редко, разве что в случае развода, при котором мстительная супруга жаждет, чтобы перед прежним любовным гнездышком появилась большая табличка «ПРОДАЕТСЯ» и ее кобелина узнал, почем фунт лиха. Даже некоторые из георгианских, выстроенных вплотную друг к другу домов стали в последние годы престижными и принадлежат теперь богатым вдовам, охочим до приватности разведенным мужьям-гомосексуалистам и филадельфийским хирургам, которые используют их как загородные прибежища, в которые можно заскакивать по весне с сестрами-анестезистками.

Впрочем, внешность может, разумеется, быть обманчивой, да, как правило, и бывает. На ценах это пока не сказалось, однако банки уже начали понемногу нормировать выдачу денег и обращаться к нам, риелторам, с «проблемами», которые касаются оценки недвижимости. Многие продавцы, купившие по выходе на пенсию дома на озере Озаркс или в «более уединенных» местах Сноумасса, теперь, когда их дети закончили Виргинский университет, предпочитают выжидательную позицию и в конце концов обнаруживают, что жизнь в Хаддаме куда приятнее, чем им представлялось, когда они полагали, что их дома стоят целого состояния. (Я присоединился к жилищному бизнесу не в самый оптимальный момент, даже едва ли не в худший из возможных – за год примерно до его «проверки на вшивость», которая грянула в прошлом октябре.)

Тем не менее я остаюсь, как и большинство людей, оптимистом и считаю, что бум себя оправдал, какие бы ощущения ни порождал в нас настоящий момент. Хаддамским пригородам удалось аннексировать собственно Хаддам, а это увеличило нашу налоговую базу и позволило нам отказаться от моратория на строительство и вложить новые средства в инфраструктуру (хорошее свидетельство тому – раскопки, которые ведутся перед моим домом). А благодаря происходившему в начале десятилетия притоку биржевых маклеров и богатых адвокатов индустрии развлечений в пригороде удалось сохранить несколько исторических зданий, равно как и поздневикторианских домов, разрушавшихся из-за того, что их владельцы постарели, перебрались на жительство в Сан-Сити или просто померли. В то же самое время цены домов из диапазона от умеренной до низкой – их-то я и показываю Маркэмам один за другим – продолжали понемногу расти, как это было и в начале нашего века, и потому большинство здешних обладателей среднего дохода, включая и афро-хаддамцев, все еще могут, если им захочется, перестать платить высокие налоги, продать свои дома, набить карманы долларами, преисполниться сознанием собственного успеха, возвратиться в Де-Мойн или Порт-о-Пренс, купить там дом и жить на свои сбережения. Процветание – новость не обязательно дурная.