Рок-н-ролл - Давид Мак-Нил Страница 11

Теперь в «Марки» никто больше не снимал своих курток. Мне пришлось сматывать удочки: кому нужно держать гардероб без пальто? В квартале, что начинался от набережных и шел до Ковент-Гардена, после закрытия ночных клубов можно было пить ночью, если имелась специальная карта. Ее выдавали докерам и грузчикам, это стоило целого состояния. Тогда я нанялся таскать ящики, а потом продавал эту льготу, которая была действительна в течение недели, ночным пташкам. Никогда еще не видели такого количества тружеников в смокингах, спешащих к докам. Далеко не сразу мне удалось вписаться в эту толпу пестрых оборванцев. Но если отвергать и военную одежду, и воинствующую нечистоплотность, то тебя, чего доброго, примут за контрреволюционера или, еще хуже, за обывателя, которого все девчонки считали полным отстоем. Без нечесаных лохм и гитары, без сомнительной упаковки ты был для них меньше чем ноль, пустое место по всем статьям, хотя зачастую эти самки битников сами были продуктом малосъедобным. Следовало подождать, пока догмы немного смягчатся и появятся другие барышни-хиппи: очаровательные, в скандинавских сабо и в платьях на голое тело, с цветком в волосах.

В моду все больше и больше входила марихуана, но в сочетании с пивом, которое мне приходилось пить одному, это вызывало страшные головные боли. Я отказался курить со всеми вместе и приобрел репутацию закомплексованного кретина, пока не отыскал чудодейственный способ отмазки: когда какой-нибудь приятель или девица протягивали мне косячок, я доверительно наклонялся к нему или к ней и тихо говорил: «Большое спасибо, но я сейчас от другого кайфую…»

Разумеется, от меня тут же отходили и оставляли на какое-то время в покое, только иногда с широкой улыбкой подходили справиться, все ли в порядке. Музыканты в какой-то момент взяли пример с фольклорных групп, предпочитавших травку, но потом вернулись все же к своей первой любви. А поскольку они между делом сколотили-таки себе состояние и теперь проживали в Хемпстеде или Беверли-Хиллз на северо-востоке города, то могли позволить себе все, что угодно, и переходили со своего легкого пойла на крепкий алкоголь. В любом крошечном баре посетители цедили скотч, полагая, что теперь-то все они станут Чемпионом Джеком. И если гашиш и ЛСД плохо сочетались с алкоголем, то кокаин, напротив, можно было мешать с чем угодно и в каких угодно количествах, чем больше, тем лучше. В результате люди разбивались на машинах и выбрасывались из окон. Во всем остальном мире дело обстояло не лучше. В Соединенных Штатах свирепствовал «Southern Comfort» Дженис Джоплин, [31]в Париже Моррисон захлебывался в водочных волнах, а у себя в родной России неизвестный здесь, но знаменитый там Высоцкий напивался и горланил свои песни, прежде чем броситься в восхитительные объятия Марины Влади. Все эти люди исчезли довольно быстро. Единственное утешение — это расчищало дорогу молодым.

На равнинах аристократического Уэст-Энда я был слишком нищим индейцем, чтобы рисковать жизнью ради огненной воды и, к счастью для себя, остался верен гораздо менее брутальным напиткам вроде сидра или пива. Я решил, что пора кончать подрабатывать то тут, то там, и попытался, в свою очередь, научиться играть на гитаре, чтобы отправиться в Челси и там, по примеру прочих, зарабатывать себе на жизнь. Уже очень давно я тоже мечтал заниматься музыкой. В своем пансионате в Версале я выучил несколько нот на трубе, но такой инструмент никто бы в рок-группу не взял, он был для джаза или просто-напросто устарел. Целыми днями я торчал на Сомали-роуд, в северной части города, в доме, который снимал Донован, этот, по мнению журналистов, швейцарский Дилан. Но эта бесцветная кличка была явно не то, чего он на самом деле заслуживал. Его никогда не было дома, однажды он уехал в Катманду и по-настоящему оттуда так и не вернулся. Его голова осталась где-то в Непале, плавая в завитках дыма последнего косячка. В свой дом он пускал всех музыкантов. В моде было арпеджио, то есть исполнение звуков аккорда вразбивку, между тем как другие гитаристы того времени брали их одновременно. Мне вот-вот должно было исполниться двадцать, внешность — что надо, ловкие руки, созданные прямо для «Гибсона». [32]Один француз из Ниццы, художественный директор какой-то звукозаписывающей фирмы, которого я встретил в «Марки», хотел меня записать, эта запись должна была произвести фурор, и он уже выбирал цвет обивки своего «ламборджини». Тогда этот стиль игры пытались перенести на континент слишком рано и безуспешно. Мы наивно полагали, будто французская песня нуждается в нас. Но в конце концов, все к лучшему. Если бы я и спасся от алкоголизма, то все равно в случае успеха мне пришлось бы слишком дорого заплатить. И в этот самый час я, наверное, колесил бы по дорогам, терзал гитару в концертных залах на летних фестивалях, давал автографы трем фанатам, сбежавшим из богадельни, трясся бы из города в город на раздолбанном автобусе, играя блюз, который так давно меня не отпускает.

В Лондоне больше делать было нечего. Моя карибская Сэнди в составе крошечного эстрадного ансамбля танцевала в каких-то летних клубах, моя элегантная возлюбленная давным-давно уже вернулась к себе в Болье-сюр-Мер с дипломом бакалавра в кармане, а вульгарная возлюбленная залетела от какого-нибудь водителя грузовика, ее «распашонка» наверняка оказалась очень удобной, чтобы кормить грудью младенца. Как в детской шараде: мой первый слог, в смысле, первая девица оказалась дура дурой, вторая — слишком заумной, третья — настолько сексуальной, что я до сих пор пускаю слюни перед супермаркетами. Зато все целиком и было, наверное, настоящим счастьем. Мне были нужны все три, хотя это и непорядочно, и даже, я бы сказал, гнусно. Но почти закончились шестидесятые годы, когда нужно было выбирать: «Битлз» или «Роллинг стоунз». На железнодорожном мосту, удаляясь от Дувра, я сожалел о своих красавицах, окончательно и решительно сделав выбор в пользу «Битлз».