Храм Согласия - Вацлав Михальский Страница 11
Храм Согласия - Вацлав Михальский читать онлайн бесплатно
– Чему обязан?
– Иван Павлович, у меня к вам две просьбы и обе важные. – Мария взяла паузу.
Инженер-механик оставался безучастен. Его когда-то синие глаза выцвели, потускнели, в них почти не было жизни.
– Разрешите дать вам денег на лечение?
– Я здоров. В порту нет работы, поэтому сказался больным. Мне тяжело торчать на работе без дела.
– Ну все равно. – Мария полезла в сумочку за деньгами.
– Нет, – властным жестом остановил ее Иван Павлович, – не возьму. У нас все в порядке. Я работаю. Жена прибирает в богатом тунизийском доме. Дочка репетиторствует. Хватает.
– Ну пожалуйста!
– Спасибо. Нет.
– Извините. А вторая моя просьба вот в чем: вспомните, могли ли разгружаться у нас танки и когда?
– Чьи?
– Немецкие.
– Немецкие? – Лицо Ивана Павловича помолодело, глаза наполнились ясным светом. – Я бы такого не пропустил! Немецкая муха теперь мимо меня не пролетит, не то что танк. У меня с ними теперь навсегда свои счеты.
– И все-таки вы подумайте, мало ли…
– Тут и думать нечего, – усмехнулся Иван Павлович. – В последний год в наши порты вообще не поступало никаких тяжелых грузов.
На прощание Мария попросила разрешения сорвать виноградный листик.
– Пока они очень нежные, – сказала Мария, – а через два-три дня станут совсем другими, не новорожденными.
Иван Павлович поднялся с кресла, сорвал зеленый листик и бережно протянул его Марии на разбитой постоянной работой и от этого заскорузлой широкой ладони. Мария успела заметить, что линия жизни у Ивана Павловича очень длинная.
– Положите между страницами хорошей книги, – сказал инженер-механик, – и, может, вспомните когда-нибудь моего Мишу, меня, наш домик, этот день…
Взяв с ладони Ивана Павловича еще опушенный тончайшими ворсинками ярко-зеленый виноградный листик, Мария поклонилась хозяину в пояс и сбежала по каменным ступенькам терраски.
День стоял предлетний, тихий, с высоким пустынным небом, с теплым свежим ветерком с залива, который в простонародье называется моряной, а по-научному – как в России, так и здесь – бриз.
Мария огляделась вокруг, стараясь запомнить и маленький домик Груненковых, искусно сложенный из белого известняка, и такой малороссийский, такой родной палисадничек, и темную глубину открытой настежь двери, из которой тысячи раз выходил когда-то смутивший ее душу юноша, выходил, а теперь не выйдет; и блеск мягкого солнышка на белых лакированных крыльях ее кабриолета, и теснящиеся домишки русского квартала, и звонкий женский крик: “Катя, домой!”, и синюю гладь тунисского залива, и гордого Ивана Павловича, наотрез отказавшегося от ее денег, и вдруг разрезавший издалека округу заунывный клич муэдзина, призывающего правоверных на молитву. Мария поцеловала нежный зеленый листик, понюхала его, стараясь определить, чем он пахнет. От едва народившегося виноградного листика исходил запах вечной жизни – так ей показалось, а может быть, так и было на самом деле. Мария с легким сердцем села в машину, а по приезде домой, как и просил Иван Павлович, положила виноградный листик в хорошую книгу – в Библию. Более важной книги она не знала.
Красивую Нину, маленькую конопатую Верочку, неприметную снайпершу Лизу и краснощекую повариху Нюсю начальник госпиталя комиссовал по состоянию здоровья. Он уволил их из армии подчистую не потому, что в этом была объективная необходимость, а оттого, что война заканчивалась и старый генерал не захотел рисковать молодыми жизнями еще бездетных женщин, как бы припрятал их от огня на свой страх и риск.
Александра осталась в строю в связи с острой нехваткой в госпитале операционных сестер высшей квалификации. Собственно говоря, она была единственная в своем роде, так что уволить ее не представлялось возможным, тем более что поток тяжелораненых нарастал с каждым днем. В дальнейшем сложилось так, что снайпер Лиза с простреленной левой грудью и повариха Нюся со сквозным ранением правого плеча навсегда исчезли из ее жизни, а судьбы перенесшей операцию на легких красивой Нины и раненной по касательной в малую берцовую кость левой ноги молоденькой Верочки еще не раз пересекались с ее судьбой.
Уходя из госпиталя, Нина захватила с собой коробку CHANEL, а флакон с духами забыла на тумбочке. В тот вечер, когда все они услышали о гибели Федора Петровича, мертвый генерал уже летел для захоронения в столицу и был где-то над Киевом. Начальник госпиталя Иван Иванович сразу же дозвонился в штаб армии, о чем сообщил Нине, так что она уехала в Москву к самому Федору Петровичу, к его матери и к его двухлетнему сыну от официального брака. На всякий случай Александра дала ей Надин адрес и адрес своей больницы. Она надеялась, что когда-нибудь встретится с Ниной и вернет ей флакон “Шанели”. Духами она с тех пор не воспользовалась ни разу, а флакон иногда рассматривала. Он был простой прямоугольной формы, но почему-то удивительно изящный. Глядя на флакон из неведомой Франции, Александра всегда думала о сестре Марии, туманно воображала дальние страны и представить себе не могла, что когда-то этот прямоугольный, подчеркнуто элегантный флакон обернется против нее неопровержимой уликой – вещественным доказательством…
Вскоре Мария и доктор Франсуа прибыли в пустыню, на главную стоянку царька Исы и его единственной жены Ульяны.
В Сахаре не бывает вечера как сумеречного времени суток, а после бела дня сразу наступает темная ночь, осененная переливчатыми звездами и зыбким светом Млечного пути. И все-таки скажем так: вечером в честь Марии и доктора Франсуа был устроен пир. Икланы, чернокожие рабы туарегов, зарезали десятка полтора молодых барашков и, едва освежевав их, принялись варить, жарить, запекать в золе, притом все это делалось одновременно, так, чтобы яства поспели к столу разом.
– Запахи – ошеломляющие! – потянув ноздрями, сказала Мария по-русски. – Так вкусно пахнет, что можно и не есть, а сыт будешь!
– Не думаю, – также по-русски отвечала ей хозяйка туарегской стоянки.
Высокие костры в разных местах огромного круга как бы гасили лучистый свет звезд над Сахарой. Старики туареги сидели отдельно, старухи отдельно. Юноши и девушки образовали малый смешанный круг. За теми кострами, что горели по периметру большого круга, разместились икланы, как всегда довольствующиеся объедками со стола туарегов, но все-таки не обделенные праздником, а веселящиеся еще более самозабвенно, чем их хозяева.
Высокорослый иклан подвел белого коня Исы. Сам царек снял с его крупа львиную шкуру и широким жестом постелил наземь для Марии и доктора Франсуа, что считалось знаком высшего уважения среди туарегов.
Лица туарегских мужчин и юношей были закрыты тонкими синими покрывалами так, что были видны лишь глаза, а лица девушек и женщин блистали во всей красе. Мария удивилась, как много красивых лиц среди туарежанок. Женщины и девушки были тоже в праздничных синих одеждах, с открытыми шеями в золотых и серебряных монистах, с многочисленными браслетами и кольцами на руках. С детства Мария привыкла первым делом смотреть на руки человека – так научила мама. И теперь от нее не ускользнуло, насколько красивы руки туарежанок, да и сами они были одна лучше другой. Но краше всех оказалась Ульяна – на ней был накинут короткий белый хитон, перехваченный в талии широким алым поясом с золотой сканью и открывающий ее стройные ноги выше колен; а на левом предплечье, в специальной петле, блистал маленький кинжальчик – признак высшей власти в племени.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments