Обман - Анна Бялко Страница 11

Валентин Сергеевич Волковицкий любил свою жену. Не новую, последнюю, положенную новым русским по статусу трофейную жену-блондинку с ногами от ушей, а ту самую, первую и единственную Арину, которую знал двадцать лет. Хотя она тоже была блондинка, и с ногами у неё было все в порядке.

Он любил её, кажется, с того самого первого дня, когда, перейдя в десятом классе в другую школу, вошёл в свой новый класс. Он увидел её сразу же. Акварельно-прелестное правильное лицо, огромные серые глаза, светлые пряди волос… Она сидела на первой парте, а рядом было свободное место. Как знак судьбы. Он сел туда, и Арина вошла в его жизнь.

И сразу самым важным стало не потерять её. Потому что Арина оказалась не только прелестной девушкой, интересной собеседницей, прекрасной женой и матерью — она сразу стала и долго оставалась для него чем-то даже более важным, чем все вышеперечисленные качества.

Арина была из очень хорошей, по тем временам прямо-таки аристократической семьи. Папа со связями чуть не в Совете министров, мама на соответственном уровне. Но дело было даже не в этом (хотя и это потом очень пригодилось, особенно папины связи), а в ней самой. Она была по настоящему правильной и правильно настоящей. Было прямо удивительно, что он сумел с первого взгляда так сразу это понять.

Он ценил эту свою удачу и очень берег. То, чтобы Арина ни в чем не нуждалась, стало для него делом чести. То, чтобы она могла гордиться своим мужем, стало для него делом жизни. И она гордилась, и не нуждалась, и могла позволить себе все, что угодно. Хотя никогда не злоупотребляла, что только добавляло к ней уважения.

Конечно, особенно в эти последние годы, они не были уже так близки, как когда-то, в самом начале. Конечно, он не мог похвалиться абсолютной верностью жене, но этого и не требовалось. И вообще, это отчасти работа… Модельки, актёрки, секретутки. Сегодня одна, завтра другая. И они так же — сегодня с одним, завтра с другим. А если правильно рассчитать и выбрать этого другого самому… От девиц была своя польза. Но к Арине это не имело никакого отношения. Арина — это другое, нечто светлое, чистое, своё. Самое лучшее, что вообще было. Арина была всегда, и всегда, он был уверен, рядом, стоит только руку протянуть. А то, что протянуть эту руку нет ни времени, ни сил — временное явление. В конце концов, работает он тоже для неё. Для них с Митькой.

Ему самому было иногда чертовски обидно, что нельзя рассказать Арине о каких-то моментах его чёртовой работы. А рассказывать без этих моментов было бессмысленно. Но он не мог рассказывать об этом Арине. Она была слишком хороша, она бы не поняла — нет, неверно, понять бы как раз поняла, Арина была далеко не дура, — не приняла бы этого. И он мог бы её потерять. А этого нельзя допустить.

Вот Митька. Он так удачно отправил его в Швейцарию. И Арина, кажется, довольна. Все очень хорошо, но ведь нельзя же было ей говорить, что именно произошло с ребёнком хозяина содружественной фирмы, который не согласился тогда… Неважно. Арина бы не выдержала, взяла сына, уехала бы куда-нибудь, и он бы её потерял. А если бы он не делал ничего, и с Митькой бы что-то случилось, он потерял бы её тем более. Сына Арина, пожалуй, всегда любила больше, чем его. Нет, он не рассказывает Арине чего не нужно, и это к её же пользе. Наверное, они маловато общаются в последнее время, но это пройдёт, пройдёт. Когда-нибудь… Вот сейчас только он отзвонится в пару мест, встретится с человеком, на вечер назначен ужин с французским партнёром, а там можно будет и домой.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно и противно. Это был внутренний, офисный телефон, он и вообще-то почти никогда не звонил. Звонки уровня этой линии обычно решала секретарша. Валентин Сергевич недовольно поморщился, но трубку поднял. Секретарша и оказалась. Запинаясь, дрожащим, как не своим, голосом она лепетала:

— Валентин Сергеевич… Там… Склифосовский… Позвонили… Авария… Арина Николаевна!

Марина открыла глаза, словно вынырнув наконец из тяжёлой белесой мути. Прямо над ней, в вышине и сиянии, убегал куда-то вдаль по стене угол потолка. Следить за ним было трудно, сразу начала кружиться голова. Она зажмурилась, потом опять открыла глаза. Угол ненадолго вернулся на прежнее место, но только затем, чтобы снова начать свой неуловимый бег. В ушах что-то тоненько и противно звенело, мешая сосредоточиться.

Устав, Марина ещё раз закрыла глаза и, наверное, даже задремала, потому что, когда она открыла глаза следующий раз, никакого угла не было. На месте угла стояла высокая бесформенная фигура, обтянутая белой материей.

— Проснулись, Арина Николаевна? Как себя чувствуете? — прогудел откуда-то снаружи и сверху голос, и Марина как-то вдруг поняла, что непонятная фигура — это просто медсестра в белом халате, а сама она лежит на койке, а вокруг неё, наверное, больница.

Это отчасти объясняло и головокружение, и звон в ушах. Неясно только было, как она сюда попала. Тем не менее Марина послушно кивнула, дескать, проснулась, и попыталась сказать, что чувствует себя ничего. Но слова почему-то не получались. Она шевелила губами, но звука не выходило, и тогда она в отчаянии снова закрыла глаза.

Чья-то рука тут же затеребила её, захлопала по щекам, но не больно, а очень бережно.

— Не засыпайте, не засыпайте, откройте глаза. Пить хотите?

Пришлось снова открыть глаза, и тут же, словно в награду, та же рука поднесла к губам стакан с влагой. Марина неловко отхлебнула пересохшими губами. Вкус был незнакомым, свежим и кисловатым, каким-то бодрящим. Заинтересовавшись, она скосила глаза, стараясь заглянуть в стакан. Жидкость там была яркой, жёлто-оранжевой и радостной даже на вид. Интересно, что это было? Это теперь во всех больницах дают?

Сестра, поставив стакан, продолжала хлопотать вокруг, что-то поправляя, переставляя какие-то предметы на тумбочке рядом с изголовьем, Марине не хотелось вникать. Больше всего хотелось снова закрыть глаза и погрузиться в блаженную дремоту. Так она тихонько и сделала, и уже совсем было начала уплывать, как вдруг…

— Не засыпайте, не засыпайте, — ворвался в мозг пронзительный голос сестры. — Сейчас муж ваш придёт, он там испереживался весь, я только сказала, что вы в себя пришли, а вы опять спать! Просыпайтесь, пора.

Как муж? Какой муж? У неё нет никакого мужа. Произошла какая-то ошибка. Да, она не помнит, как сюда попала, но она точно знает, что не замужем. И не была. Наверное, перепутали с кем-нибудь, вот будет сейчас неудобно.

Марина вскинулась, чтобы предупредить сестру, но та уже выходила из палаты — за чьим-то неизвестным мужем. Она в недоумении пожала плечами и обернулась, ища поддержки у соседей по палате, но, кроме неё, в палате не было никого. И сама палата была странной — вместо рядка узких коек, перемежаемых тумбочками, здесь кроме её кровати стояло два кресла и маленький столик между ними, в углу белел небольшой холодильник, а с потолка на изломистой железной ноге спускался телевизор. Помещение было просторным, с потолка лился мягкий свет. Стена по левую сторону от кровати завешена мягкой красивой тканью — Марина не сразу догадалась, что это штора, закрывающая окно. Мамочка дорогая, и куда же она попала? На больницу, пожалуй, не похоже, а что может быть?