Обменные курсы - Малькольм Брэдбери Страница 11

Он выходит из кабинки и оказывается в следующей очереди, перед следующей черной полосой на полу, следующим вооруженным милиционером и следующим рядом завешенных кабинок. Всё то же, только над кабинками таблички «ГЕЛДЪЯЫІІ». Ожидание снова долгое: очередь еле ползет. Снаружи ревут самолеты, слышно, как на крыше топочут встречающие. Нетрудно догадаться, думает Петворт, перед которым медленно приоткрываются двери языка, что означает ГЕЛДЪЯЫІІ. В стране, куда он прилетел, остро стоит проблема платежного баланса; валютные спекуляции являются здесь тягчайшим государственным преступлением. В самолете Петворту выдали документ, в который надо было внести все сведения о наличной валюте. Кроме того, документ напоминал, что обычный путешественник вправе поменять в день не более определенной суммы, и только в официальных обменных пунктах либо в филиалах государственного банка.

Он заходит в кабинку. Впереди снова стеклянная стена, за ней два синих вооруженных милиционера, один безусый и в кителе, другой без кителя и усатый. Усатый и без кителя просовывает руку через отверстие в стекле и говорит: «Дикументи?» Петворт протягивает паспорт, визу, письмо и валютную декларацию, незаполненную, поскольку расходы на его пребывание в Слаке берет на себя Минъстрата культури комитетьиіі. Усатый смотрит на пустую декларацию и передает ее тому, который в кителе.

– Гелдъяыии на? – спрашивает тот, глядя на Петворта с некоторым изумлением.

– На, гостевато, – говорит Петворт, широко разводя руками.

Оба милиционера некоторое время смотрят на него, потом тот, что без кителя, спрашивает:

– Хиппи?

– На, на, – отвечает Петворт. – Прифъсории университетии лингвистики, госте вато официале.

– Влоскан на? – спрашивает безусый.

– Смотрите, дикументи, – говорит Петворт, указывая на слепо отпечатанное письмо и паспорт.

– Ха, – тянет милиционер без кителя, очень медленно читая письмо. – Ка? Конгресси интернатъыяыии?

– Колоквиале дидактико, – отвечает Петворт.

– На гелдин аб питти? – спрашивает милиционер без кителя.

Петворт, кажется, понимает; он лезет в карман и вынимает тонкую пачку зеленых и синих бумажек, образчики падающего стерлинга, которые взял в самолет, чтобы купить виски. Милиционер без кителя считает их и смеется, пишет что-то в валютной декларации, отрывает первый экземпляр, кладет его в ящик стола, штампует остальные и протягивает их Петворту вместе с паспортом и письмом.

– Мерси, – говорит Петворт, приподнимая занавеску, и оказывается в следующей очереди пассажиров, перед следующим вооруженным милиционером, следующей черной линией на полу, только вместо ряда кабинок впереди одна белая дверь с табличкой ДОНАЫЙІІ.

Третий лабиринт оказывается совершенно иным: дверь ведет в зал, где на скамейках расставлен багаж, рядом с которым дожидаются пассажиры. Вместо вооруженных милиционеров здесь одна полная энергичная дама в синей юбке и белой блузке с черным галстуком, которая досматривает багаж. Она работает в одиночку, и на каждого пассажира уходит много времени: дама строго заглядывает в каждую сумку, приподнимает рубашки, роется в белье, задает многочисленные вопросы. На одной скамейке Петворт видит собственный синий чемодан с наклейкой «СЛК», подходит и встает рядом. За стеной бурление голосов, гул толпы. Наверное, это встречающие. Где-то среди них эмиссар Минъстрата культури комитетьиіі, ждет, чтобы снабдить его деньгами и отвести на лекции. Избавление близко.

– Ва? – спрашивает энергичная дама, постукивая по его чемодану.

Петворт расстегивает замки. Дама недолго копается в интимном мире его носков, в аптечке, приподнимает парадный костюм и запасные ботинки, быстро заглядывает в пакет с надписью «Поздоровайся с «Гуд-Байс» в Хитроу». Наибольший интерес вызывает у нее портфель. Она пристально смотрит на запихнутые в беспорядке бумаги и книги, потом на Певорта и говорит:

– От.

– Ка? – спрашивает Петворт.

– От, – повторяет дама и, подняв обе руки, переворачивает их ладонями вниз. Жест – это язык; в данном случае он совершенно ясен.

– А, от, – обреченно говорит Петворт и переворачивает портфель. Содержимое вываливается на скамью, хаос страниц и абзацев. Скрепки отлетают, лекции рассыпаются, книги соскальзывают на пыльный пол.

За них дама берется в первую очередь. Она поднимает и оглядывают каждую: Хомский о трансформационном анализе, Лайонс о Хомском, Хомский о Хомском, Чэтмен о социолингвистике, Фоулер о Хомском, Лайонсе и Чэтмене.

– Порно? – спрашивает она.

– Нет, нет, – отвечает Петворт. – Scienza, Wissenschaft [7].

– Ха, – говорит дама, берет одну из книг (Фоулера), с сомнением оглядывает, потом берет другую и принимается листать ее страница за страницей.

– Ка, – произносит она, поворачивая книгу к Петворту. На иллюстрации изображены извивающиеся человеческие органы.

– Это речевой акт! – кричит Петворт. – Рот совершает речевой акт!

– Ха, – говорит дама и откладывает книги в сторону, как будто они ей прискучили. Теперь она переносит внимание на лекции Петворта. Она аккуратными стопками раскладывает перед собой слепо отпечатанные, кое-как скрепленные ржавыми скрепками тексты, побывавшие во многих частях мира, пережившие мороз и жару, повидавшие разных людей и разные условия жизни, потом берет одну, кладет на дощечку с зажимом и пытается прочесть.

Это не лучшее творение Петворта: затрепанный снотворный текст, озаглавленный «Английский язык как среда межнационального общения». Лекция путешествует с Петвортом уже давно, и ее прослушала обширная аудитория. Многие соображения и уточнения записаны на полях, сам Петворт с трудом их разбирает, а дама и подавно. Она морщит лоб, вертит страницы так и сяк, потом берет их за скрепку и трясет, словно надеясь таким образом извлечь скрытый смысл. Несколько листков выпадают на пол, она поднимает их и принимается изучать с удвоенным вниманием. Петворту приходит в голову профессиональная мысль, которая, в менее напряженной обстановке, заслуживала бы отдельной лекции. Писаное слово имеет в разных культурах не только разное значение, что связано со сменой контекста, но и разный вес или статус. В некоторых культурах – например, в той, к которой принадлежит Петворт, – слова циркулируют свободно, охотно произносятся и довольно легко публикуются, поэтому их рыночный вес низок. В других культурах – как, например, в этой – слова дозируются строже, поэтому, в соответствии с известным экономическим принципом, котируются высоко. В таких культурах текст – опасен, книги – маленькие бомбы. Более того, можно повысить стоимость слов, если перенести их в другую обстановку – скажем, положить в портфель и доставить куда-нибудь на самолете. Значит, ценность слов определяет среда, как видно из того, что происходит сейчас с Петвортом.

Дама недовольно хмурится. Петворт чувствует, что надо показать: эти конкретные слова ничего не стоят.