Simple Storys - Инго Шульце Страница 11

– Зверей не следовало бы держать взаперти, – говорит она. – Если даже дельфины начинают кусаться… и все из-за стресса. Животные, как люди, а значит, с ними и обращаться надо, как с людьми. Они точно так же, как люди, могут тебя разочаровать. И между собой они ведут себя, как люди – эгоистично и беспощадно. Вы читали о храмовых павианах? О том, что у них происходит? Их самки рожают детенышей недоношенными, потому что вожак стаи все равно закусает до смерти всякого новорожденного, который родился не от него. Вожак хочет распространять собственные гены. И только. Все в жизни основывается на эгоизме.

– Вас это удивляет? – спрашиваю я.

– Так, во всяком случае, было написано в «Шпигеле», – говорит она. Ее рука, лежащая на рычаге передач, дрожит. Мы ждем у светофора около строительной площадки перед поворотом на Требен. Ветрено. Освещение за окном такое, какое обычно бывает во второй половине дня. Д-р Холичек чихает. – Извините, – бормочет она и чихает снова. На лобовом стекле остается пара крохотных капелек. Или, может, они снаружи – следы от удара камнем или от насекомых. Она ощупью ищет на заднем сиденье носовой платок. Машина перед нами трогается. А ей нужен носовой платок.

– Что это за птичка была на вашем столе?

– Славка, – говорю я и смотрю на часы. Школьники, наверное, как раз сейчас вваливаются в музей.

– Славка? – Д-р Холичек слишком разогналась и теперь вынуждена притормозить. – Та самая птица, которая опорожняет кишечник на лету? Она ведь скрывает в себе чудесный механизм поддержания оптимального состояния. За раз поглощает столько пищи, что по весу это составляет восемьдесят процентов всего ее организма, и тут же снова от нее избавляется. Славка – да, думаю, это именно она. – Мы едем первыми в длинной колонне автомобилей, которая выстроилась за пустым фургоном для перевозки скота. – Но что я по-настоящему хотела бы знать, это как функционирует «интегральная система ориентации». Как птицы могут снова находить тот самый куст, который попался им в прошлый раз? Береговые ласточки, например, пролетают в год по четыре тысячи километров. А золотому зуйку нужно всего сорок восемь часов, чтобы добраться от Аляски до Гавайев – фактически один уик-энд!

Далее д-р Холичек плавно переходит к проблемам потепления земли, повышения уровня моря, запустения мест птичьих стоянок, убывания корма и смещения времен года.

– Мягкие осени передвинули стрелки на биологических часах птиц. Птицы теперь отправляются на свои «зимние квартиры» дней на десять-четырнадцать позже, чем раньше. А это значит: когда они прилетят, на их стоянках все уже будет съедено. Правда, некоторым пернатым, – продолжает она и снова тянется за носовым платком, – хватает нескольких поколений, чтобы приобрести наследственное знание о новых стоянках и маршрутах перелета. Некоторые уже сейчас зимуют в Южной Англии – вместо того чтобы лететь в Португалию или Испанию. У большинства черных дроздов, например, вся путаница, связанная с перелетами, уже ликвидирована.

Д-р Холичек – единственная в нашей колонне, кто при желании мог бы обогнать перегородивший дорогу «Long vehicle». [17]

– Но хуже всего, – говорит она, – когда соловьи или иволги прилетают на свое прошлогоднее гнездовье, а там лучшие места уже давно заняты самыми обычными птицами, которые агрессивнее перелетных и в отличие от них не истощены.

Фургон, который едет впереди нас, останавливается сразу за Сербицем. Д-р Холичек начинает рассуждать о попытках скрещивания оседлых и перелетных птиц. Я открываю окно. Водители, которые следуют за нами, один за другим выключают моторы. Встречный поток машин безостановочно проносится мимо. Солнце, только что проглянувшее из-за туч, слепит глаза.

Когда мы снова трогаемся, у нас в хвосте оказывается машина с синей мигалкой. Полицейские делают знак, чтобы мы не задерживались.

– Опять авария, – говорю я. Но, проезжая мимо оцепленного места, мы видим только «скорую помощь» – пострадавшей машины нет. Д-р Холичек говорит:

– Между прочим, семьдесят процентов гнездящихся у нас птиц уже занесены в Красную книгу.

Не давая сигнала о повороте и не притормаживая, она сворачивает налево, на проселочную дорогу, и останавливается. Теперь рассказ ее переключился на бабочек, миграцию которых можно наблюдать лишь раз в тридцать лет. Я перебиваю ее и спрашиваю, как насчет барсука. Д-р Холичек сморкается, отщелкивает ремень безопасности, вынимает ключ, вылезает и, не сказав ни слова, куда-то бежит. Я следую за ней по пятам в направлении полицейской машины, в кармане моей юбки – сложенный полиэтиленовый пакет. На ходу натягиваю резиновые перчатки.

Д-р Холичек при каждом порыве ветра отворачивается и наклоняет голову набок, как будто ее дернули за волосы. Она быстро переходит дорогу, пробираясь между двумя поравнявшимися с ней машинами, и, очутившись на другой стороне, бежит дальше. Я замешкалась и теперь пытаюсь по крайней мере не упустить ее из виду.

Полицейский идет ей навстречу, раскинув руки. Они останавливаются, чуть не столкнувшись лбами, видимо, д-р Холичек все еще надеется его обойти. Оба говорят одновременно.

Мимо медленно проезжает автофургон. Я с грехом пополам соединяю в слова синие буквы, разбросанные по белому фону: «Торговое объединение ПЛЮС»; и потом, ниже: «С нами будешь классно жить, но и денежки копить». Выхлопная труба обдает меня удушливым газом.

Д-р Холичек стоит скрестив руки. Полицейский смотрит на ее грудь. Они продолжают о чем-то спорить, и внезапно оба бросают взгляд в мою сторону.

Их на минуту заслоняет от меня еще один автофургон с прицепом.

Когда обзор вновь открывается, полицейский уже один, покусывает нижнюю губу. И смотрит, как я стягиваю с рук перчатки. Потом лениво бредет назад, к машине с синей мигалкой, больше не оборачиваясь.

Д-р Холичек опять убегает от меня, но сейчас ветер дует ей в спину. Она почему-то обхватила себя за локти. Я зову ее. Она не реагирует и скрывается за ближайшим автобусом.

Возвращается прихрамывая. Ее правое колено разбито. Стоя передо мной, она проводит руками по лицу, откидывает назад волосы.

– Он утверждает, будто тут ничего нет. Я настаивала, чтобы он меня пропустил. Он говорит, они обыскали весь кювет и откос, и если бы барсук лежал здесь, они бы его нашли. Но барсук был действительно мертв, вы понимаете, он дергался, а потом умер.

Я спрашиваю, что с ее коленом.

– Он был мертв, – повторяет она. – Полицейские никого не пускают, никого. А если найдут что, то позвонят в музей. Непременно позвонят. Если же нет, нам придется вечером еще раз приехать сюда или после полудня, когда все здесь закончится, когда они это – уберут.

– Уберут что? – спрашиваю я.

– Они не дают никаких объяснений, абсолютно никаких.

– Давайте-ка теперь я поведу машину, – говорю я и подставляю левую руку, чтобы д-р Холичек могла за нее держаться. Кто-то дважды сигналит. Мы не смотрим в ту сторону.