Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер Страница 11

Единственным утешением Джиму служило то, что Дерек тоже был вовсе не рад его видеть; он вовсе не ненавидел Джима так, как Джим ненавидел его (это было просто невозможно), но и теплых чувств к нему не питал.

Джим чувствовал себя настолько убитым, что если бы тут где-нибудь завалялся набор первой помощи самоубийце, он бы прямо сейчас заглотил парочку бутыльков с таблетками, предварительно извинившись перед народом. Он подумал о том, чтобы вызвать такси и сбежать отсюда, но по здравом размышлении отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы Дерек подумал, будто он уезжает из-за него.

Не дождетесь.

– Как бизнес, Джим? – спросил Дерек.

– Нормально.

– Вы что, знакомы? – спросил Хьюго. Даже он понял, что что-то тут неспроста. Дерек прошел через комнату, плюхнулся на диван и потянулся за газетой. Ральф и Хьюго были явно удивлены, что они с Дереком больше ничего не сказали друг другу, однако оба промолчали.

Елизавета принялась убирать со стола.

– Елизавета. – Ральф прикурил еще одну сигарету. – Я тут прочел статью про русский грузовой самолет, который упал и разбился. Мне вспомнился наш давешний разговор, когда ты сказала, что русские летчики самые лучшие в мире.

Елизавета в ответ промолчала; просто ушла, унося грязные тарелки. Она вовсе не делала вид, что не замечает Ральфа. Она его действительно не замечала, словно он существовал в какой-то иной плоскости.

– Так, ладно. А почему бы нам всем не выпить? – сказал Ральф, протянув руку к здоровенной бутылке виски – Джим в жизни не видел такой огромной бутылки виски.

Катерина молча встала и пошла наверх. Хьюго проводил ее глазами.

– Я, наверное, приму душ, – сказал он. – Такой обстоятельный долгий душ. А часов в девять давайте все соберемся и куда-нибудь съездим.

Дерек отложил газету, буркнул:

– Угу, – встал и тоже пошел наверх. Надо думать, к себе.

– Хочешь виски, Джим? – спросил Ральф.

– Нет, спасибо. – Если он сейчас выпьет, то сразу отрубится. Сейчас его может спасти разве что целый кофейник крепкого черного кофе. Ральф подошел к телефону, снял трубку и принялся набирать номер.

Джим попытался прогнать ощущение горечи от того, как несправедливо устроен мир. Но горечь не проходила. Одно из преимуществ зрелого возраста заключается в том, что тебе с каждым годом все больше и больше плевать на мнение остальных. Джима вовсе не волновало, если его обзывали уродом, кретином или некомпанейским парнем, хотя подобное безразличие к мнению окружающих упомянутыми окружающими воспринимается крайне негативно. Подняться наверх, плюхнуться на кровать и вырубиться до утра сейчас было бы величайшим счастьем, но Джима корежило от одной только мысли о том, что завтра утром он проснется в одной комнате с Дереком, что он будет слышать его дыхание, чувствовать его запах… нет, это было невыносимо.

Диваны манили и излучали уют, но завалиться спать на диване – это означало бы сдаться. Джим жалел, что у него нет такого приборчика, которым можно было бы измерить, кому будет противнее от того, что им придется делить одну комнату, – ему или Дереку. Он был готов претерпеть муки ада, но при условии, что Дерек будет мучаться тоже. Ровно столько же, сколько Джим, и еще капельку сверх того.

Ральф ворковал в трубку:

– Сьюзи, может, ты все же приедешь на пару дней? Тут замечательно, правда. Вот. – Он протянул трубку Джиму. – Скажи Сьюзи, что здесь замечательно.

– Сьюзи, здесь замечательно, – покорно проговорил Джим.

– Это был Джим. Человек, которому можно верить.

То есть Ральф был уже на той стадии отпуска, когда ты доходишь до такого отчаяния, что начинаешь выкапывать потенциальные удовольствия из своей записной книжки. Джим хорошо себе представлял, как Ральф размышляет перед поездкой, приглашать ли ему Сьюзи с собой или нет, и решает, что нет, дабы ничто не мешало ему поиметь приключения, броситься с головой в манящее неизвестное и отхватить свой кусочек запоздалого нечаянного счастья. Он видел, как Ральф зевает, пока Сьюзи, вне всяких сомнений, объясняет ему, что ей нужно вымыть голову или разморозить холодильник. Какого хрена он зевает?! Сколько он не спал? Десять часов? Двадцать? Настоящие мужчины вспоминают о том, что есть такая штука «зевать», только если не спят двое суток, не меньше.

Джим придумал, что ему нужно сделать: поехать в клуб и снять там женщину (хотя с ним подобное происходило только раз в жизни) с целью забраться в постель. Он невольно усмехнулся, подумав о том, что его женатые, многодетные друзья всегда считали, что он только и думает, что о беспорядочном сексе на фоне хронического спермотоксикоза, в то время как он хочет залечь в постель с бабой не ради бабы, а ради постели, потому что ему негде спать. Как говорится, куда ни кинь – всюду клин: он не раз наблюдал, как его друзья (даже те, кто вполне счастлив в браке и обожает своих благоверных) ползают на карачках и тихонько похрюкивают под грузом ответственности.

Когда Джиму было восемь лет, он задержался после бассейна, чтобы пописать, и школьный автобус уехал без него. Он остался совсем один, далеко-далеко от дома, на холодной промозглой улице, без денег и без понятия, что ему делать. Тогда Джим разобрался с этой проблемой, горько расплакавшись. А в последнее время то же самое тягостное ощущение полной заброшенности и безнадеги возникало все чаще и чаще. Ты создаешь себе факелы и огни, чтобы разгонять тьму, и веришь, что все твои страхи прошли, но они лишь отступили подальше в тень и затаились, чтобы вернуться, когда ты станешь слабее.

Лондон – не дорогой город. Это вообще не город, а десятирукий вор-карманник, который обшарит тебя всего, проверит каждую складку одежды, а потом еще заглянет тебе под язык и не побрезгует даже залезть тебе в задний проход – посмотреть, не спрятано ли там чего-нибудь ценного. А ты просто стоишь на углу, пока твои денежки испаряются сами собой, и всем плевать, что ты плачешь.

Он почувствовал, что готов сложить лапки и сдаться, и это его напугало; он знал, что стоит лишь раз надеть по-настоящему темные очки отчаяния, и потом ты уже никогда не увидишь солнечного света. Ему надо снова начать надеяться, хотя пока что – за все тридцать шесть лет его жизни – все его ожидания надежды так и остались лишь ожиданиями надежды.

Что-то ритмично забухало наверху, на втором этаже.

– Хьюго, – прокомментировал Ральф. – У Катерины есть все основания быть недовольной Хьюго. Ханжа, филистер. Скряга. Чувствительный, как бульдозер. И тем не менее вот так по три раза на дню. Каждый день.

Ральф зевнул.

– Пойду причупурюсь к вечеру.

Джима так и подмывало сказать – хотя бы из простого человеческого сочувствия, – чтобы он не беспокоился; даже если Ральф обольется шикарным одеколоном, это ему не поможет.

Глаза слипались, но Джим уже «перегулял» и теперь вряд ли бы смог заснуть. Его слегка подташнивало от усталости. Перед глазами все расплывалось. Ему было так себя жалко, что он едва не расплакался. Оставшись один в гостиной, он решил послушать музыку; обычно этим и занимаются люди на отдыхе. У него было с собой две кассеты. Теперь Джим покупал только пиратские копии. Одно время он подвизался на поприще музыкального бизнеса – хотя это длилось недолго, – и с тех пор относился с изрядной долей снобизма ко всем товарам, которые продаются на главных торговых улицах. Как правило, качество пиратских записей было просто ужасным, но зато утешало то, что Джо Мол не получает с них ни цента.