Суперканны - Джеймс Грэм Баллард Страница 11

Подумав о Джейн, которая поднялась в шесть и отправилась в клинику, когда я еще спал, я потихоньку вышел на террасу, где закинул правую ногу на поролоновую подушку. Как и обещала Джейн, по прошествии всего трех недель в «Эдем-Олимпии» я освободился от металлической скобы. Теперь я сам мог водить «ягуар» и дать Джейн отдохнуть от тяжелого рулевого колеса. Но самое главное, я мог более или менее нормально ходить и поспевал за нею, когда мы шли по Круазетт к ресторану даров моря в Старом Порту.

Я пересчитал титановые пластины, которые удерживали коленную чашечку. Моя усохшая правая икра была не толще руки, отчего походка у меня стала переваливающейся, как у морского волка. Но упражнения должны были вернуть мускулам силу. Когда-нибудь я смогу нажимать тяжелые тормозные педали «Гарварда» и верну себе лицензию частного пилота.

А пока я обследовал «Эдем-Олимпию» пешком, выхаживая милю за милей по вроде бы естественным тропинкам, которые резко обрывались, как только их становилось не видно с дороги. Аккуратные дорожки вели к электроподстанциям, питавшим сигнализацию, установленную на ограде бизнес-парка. Эти подстанции, обнесенные цепными заборчиками, стояли на лесных полянках, словно некие таинственные и безучастные призраки. Я огибал искусственные озера с пугающе ровной водой или бродил по огромным автомобильным парковкам. Ряды безмолвных машин вполне могли бы принадлежать какому-нибудь племени, улетевшему к далеким звездам.

Вскоре после полудня Чарльз прислал мне по электронной почте окончательную корректуру, забавные сплетни о последних романтических историях на службе и запросы на рассылку бесплатных экземпляров нашего авиационного журнала. Я скучал без Джейн, которая не возвращалась раньше семи, но был рад подремать на террасе и послушать жужжание моторов — легкие самолеты бороздили безоблачное небо, волоча за собой рекламные полотнища, возвещавшие с небес о продаже мебели, скидках на плавательные бассейны и открытии нового аквапарка.

Из сада поблизости доносился звук газонокосилки — работники садовой службы подстригали там траву. Поливалки, журча, разбрызгивали мягкими струйками воду на клумбы соседней виллы, которую занимали профессор Ито Ясуда, председатель совета директоров японского банкирского дома, его никогда не улыбающаяся жена и еще более серьезный трехлетний сын. По воскресеньям они все вместе играли в теннис — это было нечто столь же стилизованное, как драма Кабуки: бесконечное перекидывание мяча над сеткой без малейшего движения по корту.

Другими моими соседями была бельгийская пара — Делажи, чуть ли не первые поселенцы бизнес-парка. Ален Делаж служил финансовым директором холдинговой компании «Эдем-Олимпия» — высокий, погруженный в свои мысли бухгалтер, скрывающий взгляд за линзами очков без оправы. Но он был настолько любезен, что каждое утро подвозил Джейн к клинике. Я познакомился с этой парочкой — Делажем и его бледной настороженной женой Симоной; наш короткий разговор происходил поверх крыши их «мерседеса» — но, если бы мы расположились на двух соседних пиках Приморских Альп и сигнализировали друг другу флажным семафором, в такой беседе и то было бы больше жизни.

В «Эдем-Олимпии» дружеские или соседские отношения были отнюдь не в чести. Невидимая инфраструктура вытеснила традиционные гражданские добродетели. В «Эдем-Олимпии» не существовало проблем с парковкой, можно было не бояться встречи с грабителем или карманником, не происходило изнасилований или хулиганских нападений. Профессионалам высшей квалификации больше не было нужды замечать друг друга, и они отринули общественную жизнь со всеми ее плюсами и минусами. Здесь не было ни местного самоуправления, ни мировых судей, ни консультативных гражданских организаций. Нормы поведения и система управления были встроены в «Эдем-Олимпию» точно так же, как математика, эстетика и вся геополитическая картина мира встроены в Пантеон и «Боинг-747». Представительную демократию заменили камеры наблюдения и частная полиция.

Ко второй половине дня меня с души начинало воротить от всей этой терпимости и добропорядочности. После легкого ленча я отправлялся на прогулку по бизнес-парку. Как-то, бродя вокруг одного из самых больших озер, я наткнулся на странное поселение в лесу. Это был тот самый роскошный спортивный центр, который рекламировался в брошюре, — комплекс, состоящий из двух бассейнов, саун, кортов для игры в сквош и беговой дорожки. Здесь не было никого, кроме штата молодых услужливых инструкторов. Я осознал, что измотанных после трудового дня старших администраторов «Эдем-Олимпии» хватает лишь на то, чтобы съесть полуфабрикатный ужин и подремать перед телевизором, включив кино для взрослых.

Джейн легко вошла в этот режим, когда самореализация достигается лишь через работу. Ей шел на пользу этот новый распорядок, ничуть не похожий на неразбериху лондонского госпиталя. Больница Гая напоминала осажденный город, переполненный потерявшимися и не находящими себе места больными — вся эта разномастная толпа находилась в постоянном движении, пребывая в грандиозной внутренней миграции.

В «Эдем-Олимпии» медицинский персонал отличался спокойствием и уверенностью — я убедился в этом, когда мне делали рентгеновский снимок колена. Приемная, выходившая на озеро, напоминала прогулочную палубу океанского лайнера. Жизнерадостная молодая француженка, которая помогала мне улечься на столике рентгеновского аппарата, болтала со мной о временах, когда я служил в королевских ВВС, и о том, как сама она летает по выходным на дельтаплане в Рокбрюне. У меня возникло довольно сильное ощущение, что мы с ней старинные друзья. И тем не менее, выйдя из клиники, я через несколько секунд забыл ее лицо.

Потом меня встретила Джейн — я едва узнал ее в строгом деловом костюме и туфлях-лодочках. Я с нежностью вспоминал ту девушку-врача, которую встретил в больнице Гая, одетую как хиппи, с шоколадным батончиком, торчащим рядом со стетоскопом из потертого кармана ее некогда белого халата. Она представила меня главному врачу клиники профессору Кальману, рассеянному, но приветливому человеку лет шестидесяти, специалисту по превентивной медицине, который как-то не сумел предотвратить целую серию внезапных смертей на участке, вверенном его заботам. Джейн выслушала его щедрые комплименты, а потом с удовольствием продемонстрировала мне свой кабинет с отдельной ванной и кухней — почти такая же домашняя обстановка, как и на нашей вилле. Четырьмя месяцами ранее хозяином этого кабинета был Дэвид Гринвуд, и меня удивило, каким образом, работая здесь, он умудрялся так часто встречаться с коллегами, что начал их ненавидеть — не говоря уж о том, чтобы убивать.

В тот вечер я повез Джейн в Канны. Держа ее за руку, я протискивался сквозь толпу на Круазетт. Мы выпили слишком много «томов коллинсов» на крыше «Карлтона», мы ели дары моря с металлических тарелок в ресторане с видом на залив, угощая друг друга вкусными кусочками жареной рыбы, морских ежей и лангустов. Потом, пошатываясь после выпитого, бродили по Старому порту, но прежде я заставил Джейн заново покрасить губы, дабы во всей красе предстать перед арабами, что сидят в обнимку со своими женщинами на обтянутых белой кожей палубах арендованных яхт. Я знал — мы очень счастливы, но в то же время чувствовал, что мы — лишь статисты в рекламном ролике.